Тайна песчинки - страница 16

— А номер?

Хинт вспоминает, что на брюках остался лагерный номер.

Юрий попытался замазать номер грязью. Кое-как ему это удалось. И, уже не задерживаясь, почти бегом, Хинт устремился к деревне.

Он приблизился к первой избе — она показалась ему слишком богатой, во всяком случае, кружевные занавески на окнах не привлекали его.

Он пошел к следующей избе, там уже не было занавесок, а двор производил впечатление запущенного и бедного.

Хинт постучал в дверь. Сперва осторожно, потом громче. Каждый стук отдавался в его сердце. Никто не отвечал. Он снова постучал. Так прошла долгая, томительная минута. Всё. Решимости его пришел конец.

Он повернулся и побежал обратно к лесу.

— Ну что? — спросил Юрий.

— Никого нет дома.

— Тебе надо было войти без стука. В этих деревнях двери открыты.

— Нет, я не могу входить без стука, — ответил Хинт, хоть и понимал всю бессмыслицу этой фразы.

И они снова лежали и молчали.

— Может быть, теперь пойти мне? — сказал Юрий.

— Нет. Я пойду, только чуть-чуть отдохну.

Хинт устал от этого десятиминутного путешествия больше, чем за весь дневной переход. Подумать только, ведь шел-то он не к зверям, не в дикие, неизведанные места, а к самым обыкновенным людям, в обжитую эстонскую деревню.

Он снова вскочил и, уже ни о чем не говоря с Юрием, ушел вперед. Юрий только прошептал ему вдогонку:

— Не забудь спросить и табаку.

Теперь Хинт шел к следующей избе. Деревня была расположена вдоль опушки леса, и он твердо решил, что пойдет от избы к избе и уж, во всяком случае, добудет хоть немного хлеба, а если, конечно, повезет, то и молока. Хинт любил молоко, и мысль о нем все время не давала ему покоя. Ему казалось, что если он выпьет немного молока, то цель жизни уже будет достигнута.

Теперь Хинт чувствовал какую-то ответственность не только за себя, по и за своего друга. Он выполнял боевое задание. Если он дрогнет, отступит, не выполнит это задание, то друг, да и он сам, может погибнуть от голода. Этими наивными мыслями Хинт подталкивал себя, но шел он к деревне медленно, с трудом передвигая ноги, то присматриваясь, то вновь ускоряя шаг.

Он подошел к третьей избе и без стука открыл дверь. В большой комнате на кровати сидела бледная, изможденная женщина и почему-то не удивилась появлению Хинта.

Хинт поздоровался, но женщина не ответила. Он подумал, что она не расслышала его, и сказал громко и внятно:

— Добрый день.

Женщина кивнула головой и спросила:

— Что вам?

По-видимому, она была больна и относилась безучастно ко всему, что происходило вокруг нее.

Хинт рассказал ей сочиненную ими историю о рубке леса, о запоздании с доставкой пищи и попросил кусок хлеба.

Женщина помолчала, как бы обдумывая все то, что ей сказал Хинт, и с какой-то злобой ответила:

— Нет у меня никакого хлеба. — Потом, увидев удивленный взгляд Хинта, добавила: — Ничего мне не оставили.

— Кто вам  не оставил? — спросил Хинт.

Женщина долго не отвечала, ей не хотелось рассказывать незнакомому человеку обо всем, что с ней случилось. Но потом неожиданно заплакала и сквозь слезы ответила:

— И вам я советую не задерживаться. Только что здесь были немцы.

Теперь уже Хинт не думал о голоде.

— А где они теперь? — спросил он.

— Не знаю, — ответила женщина. — Они увели моего мужа, взяли весь хлеб, а меня избили. — Она хотела сперва показать следы побоев, но потом раздумала и тихо сказала: — Идите. Быстрее уходите. Вы же из лагеря — вас всюду ищут.

— Спасибо, — почему-то вырвалось у Хинта, — большое спасибо. Скажите только — когда были немцы и где они теперь?

— Не знаю, где они теперь. Они были у нас утром.

— Утром? — переспросил Хинт. — Большое спасибо… Утром? — повторил он и вышел из избы.

Именно утром Хинт уговаривал Юрия зайти сюда, в эту деревню, попросить хлеба, а может быть, и табаку. А Юрий, тот самый Юрий, которого Хинт обвиняет в недоверии к людям, в страхе перед людьми, сказал тогда:

«Нет, мне не нравится эта деревня».

Разве не спас он этой фразой жизнь двум беглецам, разве не сохранил им с таким трудом добытую свободу?

Хинт вернулся к Юрию, рассказал ему о встрече с женщиной, отдал должное его осторожности и предусмотрительности. Но Юрий как бы не обратил внимания на эту похвалу и твердо сказал: