Тайна песков - страница 13

— Что, шакалы, не помог вам султан? — крикнул он и хлестнул меня камчой. Мой сын был рядом и заступился за меня… Аль-Зафар ударил его саблей, и мой мальчик умер.

Те сады и поля за садами принадлежали нам. Не слишком много дохода они приносили, но мы жили и не боялись рожать детей. Когда аль-Зафар стал забирать большую часть урожая, стало худо. Но скоро сделалось еще тяжелее.

Нуурлак пришел и объявил, что возьмет нас под защиту, если мы согласимся признать его господином. И мы признали, хоть и не слыхивали раньше ничего об этом человеке. Да и человек ли он? Пришел Нуурлак из далеких мест, чужак чужаком, только видно было, что он — еще больший разбойник, чем аль-Зафар… Мы согласились, и стал Нуурлак — Нуурлак-беком. И только после этого выяснилось, что аль-Зафар — его подручный.

Вот так и стали мы рабами. Сначала он нам благодетельствовал — возвращал крохи из украденного аль-Зафаром. А потом вышло, что все мы его должники. Сады теперь его и поля, хоть по-прежнему мы работаем на них. Это бы еще не худо, а вот только требует он все больше и больше. Выбирает дом и увозит оттуда чью-нибудь жену или дочь. Плати выкуп. А не заплатишь — пленнице лютая смерть.

Дадабай, с которым вы говорили, должен выкупить дочь. Но теперь Нуурлак-бек все равно ее казнит — из-за барана, которого вы съели. Дадабай по обязанности должен отвечать за скотину. Даже если принесет он деньги, разгневается Нуурлак. А теперь скажите, сладко вам было есть этого барана?

— Сколько денег нужно отдать за дочь пастуха? — спросил Конан.

— Две серебряные монеты, храбрый чужак с оружием, — отнечал Азамат.

Риго остолбенел от изумления.

— Ни у кого в Джизаке не найдется двух серебряных монет?

— Что с ним разговаривать, — жалко улыбнулся один из пришедших и потянул старосту за рукав халата. — Это же белые бродяги. Они только говорят на нашем языке, но не понимают слов.

— Мы набрали медью стоимость одного серебряника, — сказал Азамат. — Но Нуурлак-бек может и не взять наших медяков. Аббасу из селения Нукта он швырнул медь в лицо, а его жену посадил на кол. Аббас два дня смотрел, как она умирает, и сошел с ума.

— Сколько у Нуурлака людей? — Конан спрашивал прямо и четко, не позволяя себе отвлекаться на излишние подробности.

«Что он задумал?» — мелькнуло в голове у бритунийца.

— Сорок нукеров и аль-Зафар, который стоит десятка человек.

— А сколько мужчин можно набрать по всем окрестным селениям?

— Сотни три… — Азамат тоже не понимал, куда клонит этот странный синеглазый чужак.

— И почему же головы ваших врагов до сих пор не висят на заборах? Почему кишки Нуурлака не намотаны на верхушку какой-нибудь чинары? Почему аль-Зафара еще не скормили собакам?

Голос варвара прогремел в ночи так, что даже пламя костра всколыхнулось.

— Кром великий! — продолжал Конан. — Если вас, триста трусов, пугает сорок человек, зачем же вы пришли сюда? Портить нам аппетит?

— Смелый чужак с оружием позабыл, что мы — простые декхане, — с горечью староста опустил глаза, но варвар перебил Азамата без всякого почтения к его сединам:

— Вы боитесь обученных, сильных воинов. Глупцы! Как бы ни был силен воин, ударом мотыги по лбу можно его свалить, Неужели вы не знали этого? Я дам вам денег, хоть вы их и не заслужили, и вы какое-то время сможете спасать ваших женщин, которых вы тоже не заслужили, раз не умеете защитить. Держи кошелек, трус, староста трусов, и пусть жители селенья Нукта завидуют вам, пока их жен сажают на колья. А теперь слушайте: если вы поможете нам, все вместе, мы убьем Нуурлака и вернем вам украденное. Но если вы, подобные сороконожкам, снова забьетесь в свои щели — Нуурлак раздавит каждого из вас по одиночке.

— Что с ним говорить! — снова сказал один из декхан. — Они же не понимают наших слов.

И шестеро жителей Джизака разошлись восвояси, спотыкаясь в темноте. Азамат, сжимая в ладони кошель, вдруг повалился на колени и зарыдал.

— Проваливай, — буркнул Конан и отвернулся от него.

Старик удалился в темноту, но тягостное чувство осталось висеть над костром, словно невидимый полог.

— Мы даже не предложили им поесть, — произнес бритуниец сумрачно, на что Конан как-то криво усмехнулся.