Тайна профессора Кондайга - страница 4
Вот и ДНК, которую он сейчас наматывает на палочку, искусственно изменена. Она должна вызвать у лысых кроликов рост шерсти и прекратить дрожание ног у собаки-урода. Она должна вернуть в норму ДНК, содержащуюся в клетках этих животных. Если опыт удастся, можно будет перейти к лечению людей. Правда, получать ДНК с направленными изменениями все еще не так просто.
Борис очистил полученную ДНК и понес ее к «РИКу». Затем включил анализатор. В окошке вспыхнула красная зубчатая линия, заданная по программе. За ней проходила лента регистратора, и зубцы все время сравнивались. Казалось, что зубцы совпадают. Но Борис знал, что когда он посмотрит фото, на них будут видны небольшие отклонения.
Он тяжело вздохнул: «Без неточностей не обойтись. Мы всегда приближаемся к истине, к идеалу и никогда не достигаем их. Надо довольствоваться тем, что возможно».
В лаборатории появился высокий седой, с юношеской гибкой фигурой профессор Ростислав Ильич. Он подошел к Борису и задышал над его ухом. Потом сказал, обращаясь ко всем:
— Будем вводить животным основную порцию. А Борис Евгеньевич тем временем проверит и приготовит дополнительное количество.
…Прошло несколько недель. В первое отделение вивария все лаборанты ходили по нескольку раз в день. Некоторые уже отмечали в состоянии подопытных животных изменения, и как раз те, которых добивались. В лаборатории установилось особое настроение, смесь торжественности и нетерпения.
И внезапно погибли два кролика. От чего? Установить пока не удалось. В эти дни Ростислав Ильич и Борис ходили с красными от бессонницы глазами. Часто билась лабораторная посуда, но не «к добру».
У самого входа в виварий Борис столкнулся с Евгением.
— Слушай, Борька, — заговорщицки зашептал тот. — Давай сегодня смоемся пораньше. В «Комсомольце» идет новая комедия.
Борис ничего не ответил. Но ведь от Евгения не отцепишься.
— Говорят, там такие коллизии!
Борис вскипел:
— Как ты можешь… сейчас?!
Он вошел в виварий, осмотрел подопытных. Еще два кролика выглядели плохо. Зато на остальных заметно стала отрастать шерсть.
Он смотрел на них и в который раз представлял себе истерзанных, отчаявшихся людей, разуверившихся в исцелении… Его размышления прервал голос Евгения:
— Разрешите узнать, какие великие мысли готовится извергнуть ваш мозг?
Борис даже побелел от злости. Или разругаться серьезно, или… Он повернулся к Евгению и, сдерживая себя, очень спокойно произнес:
— Понимаешь, я подумал о том, что мы уже на подступах, а тем временем все еще гибнут люди. И в каких мучениях! Ты представляешь, что это такое размягчение костей или врожденный идиотизм?.. Или еще что-нибудь…
Евгений двинул бровями, видимо, хотел отшутиться, и вдруг насупился:
— У соседки девчонка. Восемь лет, не говорит ни слова. А в глазах смышлинки играют и часто — боль… — Без всякого перехода он добавил: — Мы могли бы оставаться на два часа после работы… А что, думаешь, видишь ли…
Теперь невольно улыбнулся Борис: против характера Евгения годы бессильны. Другие стареют, меняются, становятся цельнее или хотя бы скрытнее, а этот такой же, каким был в институте. Мечется во власти настроений, берется то за одно, то за другое.
Он ушел в лабораторию и углубился в работу. Через несколько минут над самым ухом раздался заговорщицкий шепот:
— Ну, старик, так смоемся в кино?
— Хэлло, Хью!
Хьюлетт не обернулся. Он и так знал: там, позади, в полуоткрытую дверь протиснулся сухой, как вобла, в потертом пиджачке сэр Рональд Тайн — один из самых влиятельных ученых, в котором отлично уживались хитрость маклера, точный расчет математика и фантазия поэта.
Тайн обошел вокруг анализатора и заглянул в лицо Хьюлетту.
— Мы с вами давно знаем друг друга, Хью, и можем говорить начистоту, сказал он.
Кондайг понимал, зачем пришел Рональд. Он мог бы пересказать все, что собирался говорить профессор, со всеми «мгм», «так сказать», «ничего не поделаешь» и «выше нос, старина!». Он чувствовал, как трудно говорить это Тайну, и помог ему:
— В мое отсутствие работу можно передать Хаксли. Он дельный парень, справится.
— Справится. А вы подлечитесь и отдохнете…