Тайна римского саркофага - страница 9

Алексея Кубышкина неодолимо тянуло в сон, веки закрывались сами. Только стоны двух раненых пехотинцев, которых везли вместе с ним, не давали заснуть. Казалось, именно от этих стонов рана болит сильнее, а во рту и в горле пересыхает.

— Скоро госпиталь? — шепотом спросил Алексей у измученного бессонницей санитара.

Тот медленно повернулся к окошечку, посмотрел на мелькающие мимо дома и сказал раскатистым баском:

— Метров пятьсот, не больше,

Он снова закрыл глаза, как будто надеялся еще успеть отдохнуть.

Наконец, машина остановилась у военно-морского госпиталя, который, как потом узнал Алексей, находился недалеко от канала Грибоедова.

Тяжелораненых пехотинцев унесли. Сестричка помогла Алексею слезть на землю. Девушка казалась рядом с ним хрупкой, маленькой, на нее и опереться-то было совестно.

— Да я сам пойду, сестрица! — как мог ласково сказал Кубышкин, но тут же пошатнулся.

— Помолчи уж, герой!

В голосе медсестры совсем не чувствовалось злости, просто она хотела казаться строгой.

Они медленно поднялись на второй этаж.

— Вымыть, переодеть — и в палату номер три, — приказал врач, лица которого Алексей так и не запомнил. В памяти остались только очки в толстой и некрасивой роговой оправе.

Ночь уже ушла, в палату заползли серые полосы рассвета. Кто-то открыл форточку. Предутренняя свежесть заставила Кубышкина поежиться. Какое это блаженство — спать на мягком матраце и чувствовать, что к лицу нежно прикасается чистая, пахнущая свежестью простыня!

Алексей огляделся. Лучи солнца проникли в комнату через окна, оклеенные полосками желтоватой бумаги. Сосед слева — лет сорока-сорока пяти, с большим орлиным носом и густыми пушистыми усами — не спал.

— Что, морячок, зацепило немножко? — спросил он участливо. — Ничего, браток, терпи, атаманом будешь.

— Задело, слегка, — хрипло ответил Алексей и почувствовал, что у него ужасно болит горло. Простудился, что ли? Этого еще не хватало.

— Да у тебя, наверно, жар, братец. — Усатый с трудом поднялся на постели и приложил холодную большую ладонь к пылающему лбу Алексея. — Это от раны тебя так жаром заливает?

— Кто его знает, — отозвался Алексей. — Горло что-то саднит. Должно, простудился.

— Почему вы, Клюев, нарушаете режим? — услышал вдруг Алексей знакомый голос неведомо откуда появившейся вчерашней сестрицы. Сдвинув красивые брови, она назидательным тоном продолжала: — Вы, Иван Петрович, другим помогаете, а у самого обе ноги разворочены. Как так можно?..

Усатый Иван Петрович быстро спрятался под одеяло и виноватым голосом произнес.

— Так ведь он же новенький. Эля. А новеньким нужно помогать. К тому же у него ангина.

— Ангина! Вы, Клюев, уже диагнозы ставите. Скоро, пожалуй, врачей будете заменять!

— А почему бы и нет, — послышался голос соседа справа. — Иван Петрович за два месяца про все болезни узнал. А если еще месяц поваляется, его смело можно начальником госпиталя назначать.

Алексей оглянулся на говорившего и увидел совсем молодое лицо с веселыми голубыми глазами.

Эля напоила Алексея тепловатой невкусной водой, дала таблетку аспирина.

— Все будет хорошо, товарищ моряк! Скоро уже обход начнется. Тебя-то моментом на ноги поставим...

В госпитале знакомятся быстро, и к вечеру Алексей Кубышкин знал почти все о своих соседях. Иван Петрович Клюев был родом из Перми. Его отец воевал в гражданскую, гнал Колчака до самого Иркутска. На фронте вступил в партию большевиков. Когда вернулся в Пермь, пошел мастером на Мотовилихинский завод. 6 ноября 1921 года он не вернулся с работы, тело его нашли в цехе...

Иван Петрович через год заменил отца и работал на том же заводе почти до самой войны. Начал войну на Украине, под Днепропетровском. Потом попал в окружение. Выбрался с пятью товарищами из огневого кольца, но в свою часть не смог вернуться и был направлен в 310-ю дивизию, которая защищала Ленинград. Здесь Ивану Петровичу не повезло: осколки немецкой мины раздробили ноги. Правда, обошлось без ампутации.

— Обещает врач, что через месяц «барыню» буду плясать, — с радостью сообщил пермяк новому соседу по палате, и добрые, лукавые морщинки разбежались от уголков его светлых глаз. — Торопиться надо, а то Гитлер всю Европу прибрал к рукам.