Тайна «Сиракузского кодекса» - страница 8

Мне в это время следовало бы зевать, или перелистывать «желтые страницы» в поисках нового парикмахера, или разравнивать землю в любимом гробу, готовясь к долгому дневному сну — все что угодно, только не сидеть в машине перед богатой виллой с женой ее хозяина. Но грузовичок сам выбрал место для стоянки — он это умеет, что может быть естественней? — и мне осталось только заглушить мотор. Теперь стало так тихо, что слышно было, как плавает туман в ветвях кипариса, искавших зноя пустыни в сотнях миль от моря, посылавшего на место восходящих слоев воздуха холодный морской бриз по сухим руслам и каньонам. Что может быть естественней? Я вдруг ощутил аромат цветов на клумбах и горячий запах моторного масла, выступающего из-под сальника. Меня будоражило и злило это врожденное коварное предчувствие, которое растягивает такие минуты, заставляя задыхаться и вздрагивать на краю неизвестности. Но одиночкам известно, как это бывает. Начинаешь чувствовать себя одиноким.

Я потянулся к дверной ручке.

— Подожди.

Я взглянул на нее.

Она притянула меня к себе. Следующее, что я помню — моя голова у нее на коленях, и она меня целует.

Не так легко было теперь сесть прямо. Признаю, я обдумывал возможность задержаться, но у меня не осталось даже времени признаться себе, что я собирался задержаться именно ради такого мгновения, которое казалось мне неизбежной ошибкой для этой красотки, с ее инстинктами, с ее чувствами, с ее умением находить слова, ради одного мгновения в пропахшей горелым маслом кабине одиннадцатилетнего грузовичка, который мог напомнить, а мог и не напомнить ей парня, с которым она встречалась в колледже… Кого я дурачу?

Она застала меня врасплох, растерянный, я никак не мог решить: выключить мотор или пожелать ей доброй ночи. Я мог бы не удивляться — выбора у меня не было, и предугадать я этого не мог. Она уже сосала кровь из моей нижней губы, а я еще не понял, что меня укусило, еще не понял, что бретелька совсем сползла с одного плеча, еще не понял, что в моих губах уже не язык ее, а сосок груди. Лишь крыша кабины препятствовала ее вознесению наискось вверх, как ледниковой морены из шелка и плоти, не женщина — геологическое образование, и одежда — не более как обломочный материал, зажатый между нами. В темноте ее грудь скользила над моим лицом, кровь с губы размазалась на ореоле соска. Она застонала. Слишком рано, подумалось мне, потому что даже такому запасу потенции, какой скопился во мне, нужно время, чтобы перейти в кинетическую энергию. Хотя я вовсе не прочь был попытаться. Она опустилась так же молниеносно и неуловимо, как вознеслась, и, не дав мне времени воспротивиться ускорению, уже отстегнула четыре-пять пуговиц ниже пряжки моего пояса и властно распахнула полотнище своей любовной палатки, окутав меня с яростным требовательным криком, полным жадной страсти и торжества. Так что когда я поймал ее запястья, в то время как пальцы обеих рук ее уже держали меня — меня было уже очень легко удержать. Признаюсь — тронь одиночку руками и одиночка не замедлит с ответом: кто этого не знает? Кто на это не рассчитывает? Кто не пользуется этим, когда надо? В мире так мало вещей, на которые можно уверенно рассчитывать. Она искренне изумилась, когда я обхватил ее запястья, сдержав движения пальцев, отвел ее руки ей же за спину и сказал:

— Нет. Перестань. Пожалуйста.

Жажда придала ей силы. Когда каждую ночь пьешь, а каждый день нагрузками выгоняешь из себя спиртное, и потом все это сливается в затянувшемся отчаянии, отчаяние придает силу. Моя же сила, наоборот, шла на убыль. У нее была чудная кожа и чудесный запах — красота, грех, уголок ада, куда я так редко попадал, запах сигареты и духов, тальковой присыпки и пота, и шардонне, и загорелой кожи. И мне хотелось накрыть ее губы своими губами. А я вместо этого прошептал:

— Я этим больше не занимаюсь.

— Чем не занимаешься? — задыхаясь, сипло спросила она. — Ты ничего и не делаешь. И не надо тебе ничего делать. Я сделаю все. Ты просто расслабься и получай удовольствие.

И она снова шевельнула ладонями. Она была сильна. Я был слаб. Вцепившись в ее запястья, я направил ее ладони к своим бедрам. Она погладила их и кольнула ноготками. Она заглянула мне в глаза: