Тайна утренней зари - страница 6

— Значит, опыт идет пока что нормально?

— А ты сомневался? — удивился Всеволод Александрович и укоризненно покачал головой. — Если вы, молодежь, сомневаетесь в своих силах, то что же делать нам, старикам?

Выбивая пальцами ритм воинственного марша, Силантьев повернулся на вертящемся стуле к рабочему столу. Любой, вошедший сегодня в конструкторское бюро, не заметил бы ничего особенного. Все то же жужжание счетных машин, те же многоцветные линии, косо скользящие по настенным схемам. И лишь одна маленькая деталь вносит новизну в привычную обстановку. На столе у Силантьева лежит сверкающий параллелепипед, форма и размер которого напоминают карманный фонарь. На матовом стекле, заменяющем верхнюю обложку, вырисовывается светящаяся полоска. То отражает на стекле свое горячее дыхание новый реактивный атомный мотор, созданный коллективом института.

Описывая с таким увлечением конец Тургайских ворот, Павел ни на секунду не отрывал глаз от светящейся полоски. Но и его начальник, несмотря на полную уверенность в успехе опыта, не мог удержаться, чтобы время от времени не бросить взгляд на маленький параллелепипед, лежащий на столе.

…Непрерывным потоком текут газы сквозь атомный реактор, нагреваясь до колоссальной температуры и вырываясь наружу подобно раскаленной лавине. Мотор установлен на массивной бетонной подставке. Его дюзы (так называются трубы для выбрасывания газов) похожи на стволы средневековых пушек. Целый лабиринт кабелей и проводов окружает мотор со всех сторон, связывая его с контрольными приборами, которые рапортуют конструкторам о поведении мотора, его отдельных узлов и механизмов. Но из множества различных сигналов, подаваемых контрольными приборами, лишь один попал на матовое стекло маленького параллелепипеда. Светящаяся полоска показывает температуру нагреваемых газами дюз.

— Слушай, Павел! — снова повернулся на стуле Всеволод Александрович. — Я не оракул и не прислуживал в Дельфийском храме Аполлона, но могу тебя заверить без капли сомнения: наши расчеты полностью подтвердятся, и через четверо суток непрерывной работы температура мотора будет еще далека от критического максимума. А это означает…

— Это еще ничего не означает! — возбужденно перебил Летягин, но, устыдившись резкости своего тона, продолжал нарочито спокойно: — Извините, Всеволод Александрович, я вас прервал. Вы знаете, это не в моих привычках. Я по-прежнему остаюсь вашим учеником, но сегодня… Именно сегодня меня грызут сомнения. Во-первых, вчерашний расчет. Правда, в принципе он подтвердил, что наша охладительная смесь должна помочь мотору противостоять температуре, связанной с опытом. Но это только в принципе! Вы знаете, в какой пропорции начинает возрастать температура дюз по истечении четырех суток. Десять, одиннадцать, двенадцать тысяч градусов…

— Тысячи, миллионы, миллиарды! О, святая молодость с ее гиперболами! — патетически воскликнул Силантьев, подняв глаза к небу. — Зачем, дорогой Павлик, столько преувеличений? Ты сам знаешь: несколько лет назад температура в шесть тысяч градусов в турбине атомного мотора казалась нам, конструкторам, утопией, сновидением, восьмым чудом света! А сегодня? Сегодня прежняя китайская стена превратилась в простой перелаз, который можно попросту не замечать. Это сегодня, и завтра так будет. Да, температура газов в моторе растет, но все же мы ее догоним и укротим! Вместе с тобой, Павлик, мы найдем такую систему охлаждения… Я готов отвечать за это собственной головой!

Система охлаждения. При этих словах Павел словно наяву увидел, как на опытном стенде мощные помпы выдувают белые кубики затвердевшего газа. Кубики немедленно превращаются в ледяной поток, беспрерывно охлаждающий дюзы. Разве не прав Силантьев, говоря о Китайской стене? Ведь только благодаря постоянному усовершенствованию систем и охладительных смесей удалось конструкторам удлинить срок беспрерывной работы мотора с 24 до 36, затем до 48 и, наконец, до 72 часов. Металл, из которого изготовляли дюзы, стал противостоять все более и более высоким температурам, и показатели скорости на экране с каждым разом достигали все более высоких цифр. И все же сегодня Павел бросил своему учителю эти резкие слова… Как бы ни владел собой Силантьев, сомнение, высказанное Летягиным, должно было задеть его за живое.