Тайна Великих Братьев - страница 10

Перевел Лёшка дух, сказал:

— Сколько я видел — сокол добычу на лету берёт. Ни на земле, ни на дереве не трогает. Успела птица куда ни на есть приткнуться — её счастье. Вот так.

— Ещё что о соколе скажешь, Лёша? — спросил Митрич.

— Ещё скажу: глаз у него далёкий. Ужасно меткий глаз. За версту, небось, птичку видит и внагон идёт.

Лёшка внимательно оглядел товарищей и продолжал:

— Я и гнездо соколье выглядел. На горе́. Как-то к гнезду тому орёл залетел. Здоровенный, чёрт! Уселся на берёзе, — добыча при нём. Только пировать стал — бросил сокол гнездо и во все крылья — к нему.

— Кажись бы, сапсан — птица небольшая, с ворону всего, а смотри-ка: рванулся орёл, пятки засверкали!

— Может, не сокол это, а ястреб-тетеревятник? — испытующе спросил Митрич. — Разница-то между ними есть?

— Есть! — твердо сказал Лёшка. — Хоть и похожи они издали и величиной и краской, только и отличка заметная есть. У сокола крылья подлинней, серпами, а хвост — покороче и поострее. Да и побольше маленько тетеревятник.

— Верно! — одобрил Митрич. — А как ястреб добычу берёт, ты видел?

— Да, — откликнулся Лёшка. — Ястреб, тот и птицу и зверюшку хватает хоть где: косача в ветвях берёт, чирка — на воде, галку в воздухе забивает, косого в кустах может сцапать, а белую голубку у Сашка выхватил чуть не из сарая…

Потом наступил черёд докладывать Великому Брату Ивану Косому. Он доложил, как устроены глаза у птиц и как птицы шею поворачивают.

— Все птицы — как птицы, — сказал Иван Косой, — глаза — по бокам головы. И только у сов — впереди, как у Геньки Муртасова.

Сашок сердито засопел: «На Главном Совете находишься — не где-нибудь!».

Но Ванька Косой не обратил на эти знаки никакого внимания.

— А раз по бокам головы, так и видят, я думаю, больше. Я к иным птицам со спины крался — замечают! Человек не сильно голову поворачивает, а сова её прямо к хвосту завертывает!

Рассказывая это, Ванька вытягивал свою худую шею, пялил чёрные большущие глаза и даже надувал щёки, изображая сову.

Сашок не выдержал и тихонько ткнул Ваньку в бок.

— Не мешай докладывать! — обнажая белые зубы и отталкивая локтем Сашка́, сказал Косой и неожиданно повернулся к Митричу: — А что, Кузьма Митрич, Великим Братьям смеяться нельзя?

Старик весело почмокал трубочкой:

— Можно, Ваня. Продолжай.

— Вот я и говорю, — как ни в чём не бывало стал рассказывать Иван Косой, — очень интересные у птиц глаза. Шёл я лесом как-то, вижу — соколик сидит. Чеглок называется. Вдруг вытянул он шею, вот так, примерился глазом и — пулей вперёд. Триста шагов — я потом мерял — секунд, верно, за пять промчал. Стрекозу увидел. Вот глаза какие!

А Мишка Губкин по Приказу рассказал, как птицы летают: одни как бы гребут, а другие — парят. Стриж, скажем, так гребёт, что вёрст, считай, полтораста в час пролетает.

— Больше ничего сказать не могу, Приказ выполнил, — похвалился Мишка.

Тогда все повернулись к Митричу: что-то он скажет?

Развернул старик бумажку, прочитал ребятам:

Обвёл Митрич взглядом мальчишек, выбил трубочку о треногу над костром, начал:

— Ещё нет солнца на небе, ещё только собирается оно блеснуть золотым горбом в далёкой дали, а наш лес, ребятки, начинает уже свою великую неумирающую песню. Поёт он её много веков и петь будет до тех пор, пока существует. Что же это за песня, Великие Братья?

Вот какая это песня:

Шумит тихонько, шелестит листва на берёзке да осинке; будто чешуя на маленькой змейке, шуршат иголки на сосне и ели; отрывисто выговаривает своё «кли-кли» кукушка; звенят славки и пеночки, посвистывает чечётка — красная шапочка; «пинь-пинь-таррррр» — картавит синица; серебряно вызванивает свиристель-красава; разными голосами перекликаются звери. И все эти звуки сливаются в одну неумолчную, нескончаемую песню нашего леса.

О чём эта песня? Давайте послушаем её…

Замолкли Великие Братья, прислушались. И впрямь: поёт лес, перекликается тысячами голосов на сотни ладов.