Тайна заброшенного замка - страница 25

– Куда им деваться? Водятся ещё, – как ни в чём не бывало сказал Ментахо.

Холодный пот вдруг прошиб рамерийца, но он, пока не узнал подробности, продолжал беседу.

– У великанов свое королевство? – как можно невозмутимее спросил он.

– Нет, великаны живут поодиночке, – рассказывал Ментахо. – Видите ли, они настолько свирепы, что не могут ужиться друг с другом. Как встретятся, так и начинают швырять один в другого камни.

Хоть король Ментахо и превратился под действием Усыпительной воды в ткача, характер его положительно не менялся. Лгал он вдохновенно, с полной самоотдачей, при этом глядел в глаза собеседнику – продолговатые, суровые, от рассказа ткача изумлённо расширившиеся. Лгал он по-королевски!

Главный менвит молчал, растерянность подвела его. Он даже про свой взгляд забыл, а то бы мог приказать что угодно, например, говорить правду.

Встретившись в следующий раз с Ментахо, Баан-Ну менял порядок вопросов, задавал их врасплох. В ответах ткача повторялись всё те же имена.

«Нет, невозможно допустить, что этот легкомысленный человек, этот вертопрах, врёт, – размышлял генерал. – Ну, конечно, привирает. Характер у него широкий, но, думаю, самую малость».

С момента приземления Баан-Ну не раз вспоминал о том, что правитель Рамерии Гван-Ло ждёт от него сигнала о покорении Беллиоры. Надо было торопиться.

Прежде всего инопланетяне окружили Гудвинию цепью радарных установок.

Баан-Ну приказал расставлять радары километрах в пятидесяти один от другого. Так обеспечивалась, по его мнению, полная защита границы между Гудвинией и Большим миром.

Пушки выгрузили из «Диавоны», но радары пришлось строить.

Пока арзаки монтировали установки, вертолётчики-менвиты поднимались на самые высокие вершины Кругосветных гор, расчищали площадки, ставили поворотные круги для пушек. Вращающаяся антенна радара улавливала приближение любого живого существа, электронное устройство посылало радиосигнал в Ранавир, а кроме того, наводило самозаряжающуюся пушку на живую цель.

Работы были закончены. Но установки не включались. Целый час их держали на ограничителе, чтобы дать возможность вертолётам улететь в лагерь.

Надёжность установленной системы один из лётчиков испытал на себе. У него неожиданно провисла дверца вертолёта, и, налаживая её, он провозился больше часа. Занятый починкой, пилот не сориентировался во времени, забыл про ограничитель, а когда пустился вдогонку за остальными, вслед ему грянул выстрел. Лётчик был ранен, хорошо ещё, не убит, и с большим трудом посадил вертолёт на дно ущелья. Как же он изумился, когда к нему в палатку, где он лежал забинтованный, прибыл посыльный от Баан-Ну (конечно, это был Ильсор) и принёс вместо выговора приказ о награждении орденом Луны.

Так высоко Баан-Ну оценил вовсе не ротозейство лётчика. Но благодаря ему он теперь был спокоен: никто не сможет незамеченным проникнуть в страну, где приземлились рамерийцы. И также, если вдруг жителям Гудвинии потребуется помощь, никто из них тайно не пройдёт в Большой мир.

Выполняя приказ Страшилы Мудрого и его друзей, Ментахо сумел расположить к себе Пришельцев. Немало позаботился об этом Ильсор. Он на все лады расхваливал пленника-беллиорца перед Баан-Ну.

– Разумный, способный, восприимчивый, – говорил он. – Ментахо оказывает нам неоценимые услуги с простодушием, свойственным ему.

Бывшему королю и Эльвине даже разрешили без всякой охраны разгуливать вокруг домика, где их поселили, и дверь держали незапертой. Относительная свобода была очень кстати, чтобы чаще встречаться с Кастальо. Частые прогулки ткача с женой в лес не вызывали подозрений. Старики уходили по грибы. Ментахо не делал секрета из того, что любит поесть. А аккуратная Эльвина в чистом передничке не забывала прихватить с собой корзину и наполняла её грибами.

Как говорится, ум хорошо, а два лучше. Ментахо был хитрый, а Ильсор умный. И вот однажды Ильсор надоумил Ментахо на такое дело, которое порядком обескуражило рамерийцев, а об Ильсоре сказало, как о большом друге землян. Это была настоящая военная хитрость, о которой Кастальо написал Страшиле, и тот пришёл в совершенно неописуемый восторг, даже пустился в пляс, как в прежние времена, напевая: