Тайная вечеря - страница 13

— Я принял решение, брат. — Лицо магистра было серьезным. Помедлив мгновение, он продолжил: — Нам следует очистить фрески Санта Мария делле Грацие от малейшей тени сомнения. Если потребуется, с помощью святой инквизиции.

— Святой отец! Надеюсь, вы не собираетесь предавать герцога суду! — обеспокоился я.

— Только в случае крайней необходимости. Вы ведь знаете: ничто не доставляет светским правителям большего удовольствия, чем возможность очернить Церковь и использовать наши слабости против нас. Поэтому мы обязаны опередить их. Еще один скандал, и наш орден окончательно потеряет вес. Понимаете?

— А могу я вас спросить, падре, как вы собираетесь выйти на Прорицателя, проверить его обвинения и собрать сведения для организации суда над иль Моро, и при этом не вызвать никаких подозрений?

— Я много об этом думал, мой дорогой отец Августин, — с загадочным видом произнес Торриани. — Должно быть, вам лучше, чем мне, известно, что, если вовремя не направить одного из наших инквизиторов в Милан, у трибунала возникнет слишком много вопросов, и тогда шумихи не избежать, что в данном деле недопустимо. И если действительно существует заговор такого размаха, сообщники иль Моро немедленно спрячут все доказательства.

— И как же нам быть?

Торриани открыл дверь кабинета и молча пошел вниз, к двери, ведущей во двор. Он направился в конюшню, к своему мулу, давая понять, что наша встреча закончена. Буря бушевала, все усиливаясь.

— Скажите, как вы решили поступить, — повторил я.

— Иль Моро постановил, что похороны герцогини состоятся в течение ближайших десяти дней, — после долгого молчания ответил старик. — По этому случаю в Милан съедутся представители из всех провинций. Вот тогда и настанет удобный момент, чтобы незаметно проникнуть в монастырь, провести необходимое расследование и разыскать Прорицателя. Однако, — добавил он, — мы не можем послать случайного человека. Это должен быть компетентный человек, хорошо знающий законы, осведомленный об обычаях еретиков и их тайных кодексах. Его заданием будет приблизиться к Прорицателю, проверить его обвинения и положить конец ереси. И это должен быть представитель данного ведомства. Представитель Вифании.

Подняв голову, учитель бросил неуверенный взгляд на тропинку, по которой ему предстояло отправиться в путь. При удачном стечении обстоятельств и при условии, что его мул не поранится на оледеневшей тропинке, дорога займет около часа, а значит, он вернется домой около полудня.

— Кто нам нужен, — голос Торриани зазвучал торжественно, словно он собрался провозгласить что-то очень важное, — так это вы, отец Лейр. Никто не сможет разобраться с этим делом лучше вас.

— Я? — Вот этого я никак не ожидал. Он произнес мое имя с каким-то болезненным наслаждением, не переставая рыться в переброшенных через спину мула переметных сумах. — Но вы же знаете, что у меня и здесь много работы. Мои обязанности...

— ...не идут ни в какое сравнение с этим!

Он наконец извлек из сумы толстую пачку писем, скрепленных его личной печатью, и протянул их мне, сопровождая следующим распоряжением:

— Поторопитесь с отъездом в Милан. Если это возможно, отправляйтесь в путь сегодня же. А что касается этого, — он задержал взгляд на документах, которые теперь были в моих руках, — установите личность нашего информатора, выясните, соответствует ли действительности сообщение о новой угрозе, и попытайтесь оказать ему необходимую помощь.

Учитель указал на верхний пергамент в стопке. Большие буквы, начертанные красными чернилами — подпись нашего информатора. По-прежнему загадка для нас. Я видел ее много раз, поскольку она завершала все письма Прорицателя, но раньше я не обращал на нее внимания.

У меня потемнело в глазах, когда мой взгляд остановился на этих семи строках — отныне они составляли для меня главную проблему.

Надпись гласила:

Конечно же, я повиновался. А что мне еще оставалось?

Я прибыл в Милан в субботу утром. Начинался один из тех зимних дней, когда сверкающий снег слепит глаза, а чистый морозный воздух нещадно пробирает до самых костей. Чтобы прибыть поскорее к месту назначения, я три дня скакал почти без отдыха, позволяя себе лишь по три-четыре часа сна на омерзительных постоялых дворах. К концу этого путешествия в разгар самой суровой на моей памяти зимы я был совершенно обессилен. Но теперь это не имело значения. Передо мной расстилался еще спящий Милан, столица Ломбардии, — средоточие так хорошо мною изученных дворцовых интриг и территориальных споров между Францией и соседними графствами.