Тайная вечеря - страница 8

Прорицатель утверждал, что старый банкир основал Академию по примеру древних греков лишь для того, чтобы передать тайные знания художникам. Из древних трактатов он узнал, что создание произведений искусства подчинено законам точных наук. Если произведение создано с соблюдением всех тонкостей и премудростей, оно станет отражением космических сил и сможет защитить или погубить того, кому достанется.

— Как? Вы еще не дочитали, брат Августин? — громкий шепот Гоццоли вывел меня из оцепенения. — Прорицатель говорит, что искусство может быть оружием!

Похоже, что так. В одном из последних параграфов говорилось о силе геометрии. Числа, гармония линий и их значение — все эти элементы при условии правильного использования в произведении искусства могли благотворно влиять на мир. Пифагор, большой поклонник золотого века и один из тех, кто сбил старика Козимо с пути праведного, говаривал, что «единственными достоверно существующими богами являются числа». Так или иначе, но Прорицатель клеймил их всех.

— Оружием, — процедил я, — оружием, которое иль Моро собирается спрятать в монастыре.

— Вот именно! — Гоццоли был очень доволен собой. — Именно это я и говорю. Не правда ли, невероятно?

Я начал понимать, чем был вызван внезапный интерес учителя Торриани к этой истории. Много лет назад наш любимый магистр по тем же причинам отрицательно отзывался о работах живописца Сандро Боттичелли. Он обвинял его в использовании образов, навеянных языческими культами, в картинах, которые украшали церкви. Однако за его обвинениями скрывалось кое-что еще. Через сеть информаторов Торриани узнал, что на одной из картин, выполненных для семьи Медичи, Боттичелли [3] изобразил приход весны, используя «магические» техники. Танцующие нимфы на картине располагались, образуя гигантский талисман. Позднее Торриани выяснил, что Лоренцо ди Пьерфранческо, покровитель Боттичелли, заказал живописцу амулет против старости. Этим магическим средством и являлась упомянутая картина. В центре на ней изображались боги Олимпа, противостоящие наступлению Кронов. На самом деле она представляла собой трактат об обращении времени вспять. И они пытались не только выдать подобное творение за благочестивое, но и украсить им флорентийскую часовню!

Наш настоятель своевременно узнал об этой гнусности. Ключ к разгадке «Весны» ему дала одна из нимф, Хлорис, изображенная с зажатой во рту веточкой вьюнка. Это был недвусмысленный символ «зеленого языка» алхимиков, этих искателей вечной молодости и носителей ересей, искореняемых святой инквизицией, где бы они ни появлялись. Хотя в Вифании еще никому не удалось расшифровать подробностей этого загадочного языка, подозрения было достаточно, чтобы запретить выставлять картину в какой-либо церкви.

Теперь же, если верить Прорицателю, возникала угроза повторения истории в Милане.

— Скажите, брат Джованни, вам известно, почему учитель Торриани хотел, чтобы я ознакомился с этим посланием?

Мой ассистент, который тем временем расположился за соседним столом и развлекался тем, что рассматривал недавно раскрашенный Часослов, сделал вид, что не понял моего вопроса.

— Что? А вы разве не дочитали письмо до конца?

Я опять уставился в текст. В последнем абзаце Прорицатель говорил о смерти Беатриче д’Эсте и о тех усилиях, которые она прилагала для осуществления магического плана иль Моро.

— Но я не вижу здесь ничего особенного, дорогой Джованиньо, — заметил я.

— Вас не удивляет то, что он так уверенно говорит о смерти герцогини?

— А почему это меня должно удивлять?

Терпение падре Гоццоли лопнуло.

— Да потому, что Прорицатель поставил на этом письме дату и отправил его 30 декабря. За три дня до того, как донна Беатриче умерла в родах.

— На этой стене точно спрятан какой-то секрет?

Марко ди Оджоне в растерянности почесывал бороду, одновременно поглядывая на стену, над которой трудился маэстро. Леонардо да Винчи любил такие шутки. Когда он бывал в хорошем настроении, а в этот день это было именно так, в нем было трудно узнать прославленного живописца, изобретателя, инженера, создателя музыкальных инструментов, любимца иль Моро и Центральной Италии в целом. Тем холодным утром маэстро походил на шаловливого мальчишку. Заведомо зная, что это раздражает монахов, он все же использовал напряженное затишье, воцарившееся в Милане после смерти принцессы, чтобы осмотреть свою работу в трапезной отцов-доминиканцев. И теперь он с удовлетворенным видом взирал на апостолов на шестиметровой высоте, по-юношески ловко перепрыгивая с лесов на леса.