Тайная жизнь Санни С. [СИ] - страница 6

Это было как у офтальмолога в кабинете, когда подбирают линзы и вставляют в оправу разные стеклышки.

— Ну вот, — сказал он наконец. — Интересный опыт! Как тебе, удобно?

— Ага, они теперь легкие такие, — я потрогала оправу. — И видно отлично! Спасибо…

— Да забей, — буркнул он, подобрал что-то с верстака, а через минуту всучил мне еще две такие же пары очков, пояснив: — Мало ли, разобьешь или еще что…

— А родителям я как объясню, откуда вдруг такое богатство? — спохватилась я.

— Правду скажи — я подарил, — он присмотрелся ко мне, кивнул и добавил: — Так намного лучше. Вон в зеркало глянь.

Я наклонилась к боковому зеркалу папиной машины и согласилась: с такой оправой лицо у меня сделалось намного симпатичнее!

— И волосы распусти. Что ты их закалываешь, как старая бабка?

— Может, мне их еще и покрасить? — спросила я, щелкнув заколкой, и увидела в отражении, как он вздрогнул и отпрянул. — Ты чего шарахаешься? Мама говорит, мне было бы лучше блондинкой, а то не пойми что на голове. Школу закончу, перекрашусь.

— Я и сейчас могу тебя покрасить. Временно, чтоб родители не напугались, — фыркнул он и снова сделал что-то такое, отчего мои тускло-русые волосы вдруг зазолотились. — Не, не идет тебе. Не тот оттенок. Погоди, а если посветлее?

— Тоже не то, — с огорчением сказала я, разглядывая серебристые кудри. — Я с ними дура дурой. Давай, наоборот, потемнее. Еще. Еще… Вот, стоп!

Цвет, насколько можно было различить, получился интересный — темно-русый с заметным пепельным отливом. Точно, мамина подруга говорила, что у меня зимний тип (сложно сказать, что это означает), поэтому всякое нежное розовенькое мне совершенно не идет, только портит, а вот холодные глубокие тона — даже очень.

— А можешь так оставить? — попросила я. — Может, родители и не заметят. А заметят, совру, что накопила на краску из карманных денег. Это ж не фиолетовый какой-нибудь!

— Запросто, — ответил он. — Могу еще подрастить.

— Не надо, с очень длинными неудобно, — помотала я головой. — Так я себя вполне устраиваю! Удобная штука эта ваша магия… Всегда можно устроиться косметологом, а? Ну, если подзаработать надо.

— Да, хорошая мысль, — без тени улыбки ответил он. — Я пойду, ночь на дворе. И, слышу, твой папаня бродит кругами и бдит, а ему на работу завтра. Надо ж совесть иметь.

— Ага. И ты… — я помолчала, подбирая подходящие слова, потом сказала: — Не зацикливайся на ней. Отвлекись. Как тот же Льюис: он обычно на девчонку ноль внимания, фунт презрения, если она за ним начинает бегать. А когда она дойдет до кондиции, тут-то он и берет ее тепленькой.

— Нет, так я не хочу. Мне ж не это нужно, — серьезно ответил он. — Но, чует мое сердце, я этого все равно не получу. Так что нет смысла убиваться, а лучше, ты права, отвлечься и заняться учебой. До выпускного всего ничего.

— Два года вроде? — припомнила я.

— Ну да. А что такое два года? Ладно, я пошел… — он вдруг коротко и неуклюже обнял меня и поцеловал в щеку. — Спасибо.

— Да не за что… — сказала я ему в спину.

— Ну и чем вы там полночи занимались? — мрачно спросил папа, когда я вернулась в дом. Он не спал, смотрел какое-то шоу и отчаянно зевал.

— Пап… — укоризненно ответила я. — Иди спать, а? У парня несчастная любовь, он не понимает, чем обидел девчонку, а друзей здесь у него нет. Вот и всё.

— А, это та рыжая, что ли? — сообразил он. — Ну ясно, на кой ей этот придурочный, в той школе, поди, парни табунами бегают! Да поприличнее и побогаче…

— Пап, я не собираюсь обсуждать чужую личную жизнь и кто там за кем бегает, — мрачно сказала я. — Человеку плохо, он пришел поговорить. На этом точка.

— Точка-точка, похоже, выросла дочка, — непонятно произнес папа и вздохнул. — Ладно, Санни, я знаю, голова на плечах у тебя есть. Мама так и сказала, но…

— Но ты не мог не убедиться, что мы там не трахаемся на заднем сиденье? — не удержалась я. — Думаешь, если я некрасивая, так меня любой пальцем поманит, и я побегу?

— Санни, я вовсе не это имел в виду, — растерялся папа. — Ну просто… Парень странный, я волновался…

— Да нормальный он, — вздохнула я. — Только дурак.

— Они все такие, в любом возрасте, — сказала мама, высунувшись на лестницу. — А ну, спать живо, оба!