Тайное общество ПГЦ - страница 7

стр.

Без ножика тут нечего делать, это ясно, как день. Ножик и коробка такому коллекционеру во как нужны.

— Проголодался? — забеспокоилась бабушка, когда я с растерянным видом остановился возле буфета. — Погоди чуток, кофейку сварю.

— В учебнике по латыни попались склеенные страницы. Надо б их разъединить, — полувнятно прочирикал я и, выдвинув ящик, взял кухонный нож.

— Ты в своём уме? Разве этот нож для бумаги? — накинулась на меня бабушка. — Попроси учительницу вернуть перочинный ножик. Забыла, — экая важность, с кем не бывает. И никакого тут зазору нет попросить обратно одолженную вещь. Оно, конечно, неприятно. Вот я тоже на той неделе…

И мне пришлось до конца выслушать рассказ о том, как Пеничиха, которая со своим мужем и Сильвицей тоже живёт в подвале, когда ещё заняла у неё пяток яиц и никак не отдаст. Она сегодня же напомнит ей про долг. Я-то знал, что это только разговоры. Бабушка уже сто раз зарекалась одалживать что-либо, но стоило кому-нибудь прийти, она тут же делилась последним.

— Ей бы я ничего не дала, — как бы извинялась бабушка. — Его мне жаль, он хороший человек. И Сильвица, бедняжка, ни при чём.

— Видишь, бабушка, — прервал я начинающийся монолог, как мы говорили в школе, — видишь, ты не получила назад то, что дала соседке Пеничихе. Мыслимо ли, в таком случае, досаждать учительнице из-за какого-то ножичка?

Бабушка вздохом подтвердила правильность моей выкладки. Ободрённый, я устремился дальше.

— На уроках я беру ножик у других, а учителя не любят этого. Плохо мне без ножика, а ведь до конца года ещё будь здоров сколько.

На сморщенном бабушкином лице появилась едва заметная улыбка, означавшая: «Куй железо, Михец, пока горячо!»

— На уроках арифметики, то есть математики, черчения и других приходится через каждые пятнадцать минут точить карандаш. Бабуся, а ты не могла бы…

Желание было столь дерзким, что я осекся. Но бабушка поняла.

— У меня есть ножик, — сказала она. — С тремя лезвиями.

— Бабуля! — нежно воскликнул я.

— Это ножик твоего покойного дедушки. Я подарила ему в тот день, когда ему исполнилось шестьдесят. Он так радовался! Только пользовался им недолго, бедняга. Два года с какой-то малостью. На глазах у бабушки заблестели слёзы. — Умер от разрыва сердца.

— Знаю, знаю, — заторопился я, опасаясь, как бы она не затянула свою любимую песню — как-де хорошо жилось нам при заводе, где дедушка работал вахтёром, и как трудно было после его смерти в этом большом доме, где она получила место дворника и квартиру в подвале. — Знаю, бабуся, знаю, — быстро повторил я. — Вечером поговорим об этом, а сейчас дай мне дедушкин ножик. Я буду беречь его, как зеницу ока. Теперь-то уж Итак до него не доберётся, а Олрайт даже не увидит.

— Сколько раз говорила: называй учителей, как положено! — рассердилась бабушка, хотя, с другой стороны, ей нравилось, что мы с учителями запанибрата. Она ещё немного подумала, потом оставила шитье и встала. — Подожди здесь! — приказала она и ушла в комнату.

Я ей не мешал, несмотря на то что в сундуке, помимо дедушкиного ножика, хранилось много интересных вещей.

— Вот, получай. — Бабушка протянула мне ножик с белой костяной ручкой, предварительно протерев его и окинув любовным взглядом. — Береги его. Это не простой ножик, это память о дедушке. И смотри не одалживай без отдачи.

Я чмокнул бабушку в морщинистое лицо и умчался. Рассмотрю ножик в другой раз, рассмотрю его как следует, покажу всему классу. Все просто обзавидуются. Но сейчас не до того.

За какие-нибудь полчаса в моей коллекции насчитывалось уже девять экземпляров, четыре — номер 3, четыре — номер 2, а один, без номера, представлял собой нечто совершенно особенное. Все экземпляры были уже в употреблении, стало быть, имели штемпель, и были в полной сохранности.

Итак, начало хорошее.

Охота за кнопками

Утром я вышел из дому раньше обычного.

— И то верно, пойдёшь не спеша, не запыхаешься, — похвалила меня бабушка и, достав из шкафа самую большую грушу, вложила её в мою руку.

В другое время я бы умял эту грушу, не сходя с места, но сейчас мне было не до груши. Я сунул её Сильвице — она уже гуляла во дворе — и во весь дух помчался в школу. Дверь была ещё заперта, и я стал нетерпеливо дёргать за ручку. Наконец приковылял служитель гимназии товарищ Эхма (фамилия его была Гром, но он каждое предложение начинал словом «эх-ма»).