Тайны двора государева - страница 14

стр.

– Ну, теперь-то хоть поумнела?

Хвостов вздохнул:

– Где там! Нет-нет да вякнет: «Точно царицей буду, кроме царевичей, другие женихи мне негожи!» Вот и досиделась уже, перестарок, ведь осьмнадцатый годок пошел. – Сжал кулаки и, вдруг наливаясь кровью и вновь впадая в гнев, выкрикнул: – Да теперь уж дурьих речей ее слухать не стану! И ты, сокольничий, держи свое слово, делай все согласно уговору.

Прощались почти дружески. Иван сдернул с пальца дорогой перстень:

– Возьми, Дмитрий Прохорович, в сладостный дар! И еще тебе англицкого сукна пришлю. Только на меня сердца не держи, Бога ради.

– Пришли, пришли! – согласился Хвостов, рассматривая крупный лал и сажая перстень на толстый указательный палец.

Иван двинулся к окну, желая уйти тем же путем, как пришел.

Хвостов фыркнул:

– Совсем сдурел, сокольничий? Иди в двери. – И повторил: – Ты не обессудь: слово не сдержишь – государю на тебя буду ябедничать.

Гроза

Иван отыскал в соседнем проулке своего холопа. Тот держал под уздцы заседланного коня бурчалой масти. Иван ловко, едва коснувшись стремени, взлетел в легкое седло. Почесал задумчиво курчавую бородку, подумал: «Эх, пагуба какова со мной прилучилася!»

Медленно, придерживая ретивого коня, направился к себе, на Солянку. Почему-то в голову пришли слова Писания: «Приспело время страдания, подобает вам неослабно страдати!» Усмехнулся, вслух произнес:

– Нет, рано мне венец терновый на главу примерять!

Любовь к Василисе, словно острая заноза, вошла в сердце. И вынуть эту занозу Иван был не в силах. Но обстоятельства вынуждали его к этому. Тяжело вздохнул, твердо решил: «Обаче, делать нечего! Завтра пораньше пошлю к Никите Мелентьеву нарочного. Пусть предупредит, что после поздней обедни к нему в гости пожалую! Господи, спаси и помилуй, не оставь меня в моем предприятии!»

Рванул ветер, зашумел в верхушках деревьев. И словно грозное предзнаменование, полнеба осветилось фиолетовою молнией, страшно грохнуло, и уже через минуту-другую началась поздняя осенняя гроза.

О повреждении нравов

Над рекой Неглинной волокся сырой туман. Нудный дождь сбивал листья с берез и осин. В Рождественском монастыре отошла обедня. Прихожане, зябко кутаясь, спешили к родным очагам.

В доме стремянного Мелентьева, стоявшем на высоком берегу, по соседству с монастырем, было просторно, тепло, богато. Стены обиты узорчатым штофом, широкие лавки застланы, на полы мягкие ковры брошены. Вдоль стен – скрыни и сундуки, добром всяким набитые. Дубовый стол с резными ножками умелой рукой изографа расписан благостными картинами из Нового Завета.

И вот во дворе злобно зарычали, загремели тяжелыми цепями громадные псы. В предупредительно распахнутые ворота верхом въехал сокольничий Иван. С необычайной ловкостью соскочил с расшитого разноцветными шелками седла, бросил поводья конюшенному и стремительно взбежал по заскрипевшим ступеням крыльца.

В сенях два поджидавших холопа бросились снимать с сокольничего одежды. Другие торопливо зажигали в трапезной толстые свечи, заодно прочищая колпачки для их тушения и кладя рядом с шандалами.

Никита Мелентьев, искренне радуясь приятелю, с широкой улыбкой спешил встретить на крыльце – уважения ради.

– Гость дорогой, не купленный, даровой! Твой человек, Иван свет-Колычев, нынче прискакал, речет: хозяин-де пожалует в шахматы играть. Хотя игрок я неважный, с тобой, сокольничий, равняться не могу, но зато за трапезой ни в чем не уступлю…

Иван обнял хозяина, прервал поток слов:

– Коли государь наш возлюбил шахматы, так и нам, ближним его, учиться тому ж прилежно следует! Завтра начнет по деревьям лазить, так и мы обезьянам уподобимся – туда же. – Расхохотался.

Стремянный согласно кивнул:

– А как же! В какую сторону голова смотрит, туды выя и поворачивается.

– Развезло, обаче! – бодро проговорил Иван, проходя в горницу и осеняя себя крестным знамением. – До чего нынче людишки вороватые пошли – страсть! Тащут все, что под руку подвернулось. Мостки вдоль Неглинной намедни положили, так их уже сперли. Телеги в грязь аж по ступицу увязают! Мой конь на что доброезжий, да и то в реку по скользкому берегу едва не сверзся.