Тайны двора государева - страница 2

– Выкушай вина, государь! Осчастливь!

– Здоровья хозяйке и хозяину! – Царь осушил кубок, утер ладонью жидкие усы и, притянув к себе, в уста поцеловал Наталью.

…Пир шумел уже пять часов, а слуги тащили и тащили подносы. Вот на стол водрузили шесть жареных лебедей, затем появились глухари с шафраном, рябчики в сметане, утки с огурцами, зайцы с лапшой и мозги лосиные. Рекой лилось вино ренское, романея, мускатное белое и розовое, белое французское, аликанте, ковшами разносили медовуху.

Царь сидел, зело осоловевший от выпитого. Устало зевнул:

– То ли есть хочется, то ли еще чего…

Малюта Скуратов без слов понимал своего властелина. Он живо вскочил на ноги, забухал сапогами. Уже через мгновение верхом скакал в Кремлевский дворец. Вторая жена Грозного – Мария Темрюковна, черкешенка, – отличалась крайним беспутством. Но и для своего царственного супруга завела целый гарем молодаек, который постоянно обновляла.

Не успели гости лебедей доесть, как целая ватага красавиц, предводительствуемая Скуратовым, ввалилась в хоромы виночерпия. Возле государя оказалась бойкая Сонька Воронцова – рода захудалого. Девица она была гладкая, темноокая, гибкая в талии. Словно присосалась к царю – не оторвешь.

По мере приближения ночи сердце государя, как все последние времена, начинало сжиматься от страха: он с ужасом думал о тех, кого казнил и чьи тени бесплотные обязательно посетят его нынче. Вот и старался упиться до бесчувствия. Но успел приказать Соньке:

– В опочивальню мою пойдешь! – Про себя подумал: «Вдвоем в нощи не столь жутко будет! Пусть рядом лежит – будто для блудного дела». Усмехнулся, довольный собственной хитростью. Вдруг изломил бровь, вонзил взор в лицо виночерпия: – Князь, а почему твоя хозяйка с нами брашно не разделяет? Гребует гостями?

Виночерпий потупил глаза:

– Бабье ли дело с государем за одним столом сидеть?

– Ничего, я позволяю!

Появилась Наталья, блиставшая не нарядами, а удивительной добротой лица, сияющим взором, белозубой улыбкой. В ушах ее горели рубинами, алмазами, жемчугами старинные серьги. Во времена незапамятные сам Михаил VIII Палеолог за какие-то заслуги подарил их пращурам Натальи и клятвой связал, приказал беречь их, как свою душу. Вот и переходили серьги из рода в род и стали фамильной святыней.

Сонька так и впилась взглядом в серьги, даже завистливо губами зачмокала. Государь изволил золотой кубок поднять, возгласил:

– За красоту дочери моей посаженой!

Возле полуночи государя в бесчувственном хмельном положении со всем бережением погрузили в карету, и шесть лошадей повезли его во дворец Кремлевский. Приказ памятуя, тело сопровождала Сонька. Скуратов, соблазненный смачными Сонькиными губами, тут же в карете шанса своего не упустил.

И уж после этого девице было позволено возлечь под страусовый балдахин государевой опочивальни.

Спозаранку царские покои вновь огласились истошным воплем Иоанна Васильевича. Это к нему явился Шуйский. Он тряс за власы безглазую голову сыночка своего Петруши, лаялся:

– Доколе, поганец, бесстыдство свое длить будешь? Вот выдавлю из тебя сок! Грязь худая!

Иоанн Васильевич окончательно пробудился. За слюдяными окошками занимался новый день – небывалый! Зеленовато светились лампадки, освещая аскетичные лики древних образов. В литом серебряном подсвечнике догорала оплавленная свеча.

Сбросив жаркое шелковое одеяло, на широченной постели разметалась, раздвоив крепкие нагие груди с темными сосцами, Сонька. Государь остервенело лягнул ее костлявой ногой:

– Будя дрыхнуть! Сосуд бесовский, изыди!

Сонька резво села на кровати, протирая очи. Соскочила на ковер, повернулась к государю спиной. Наклонилась, подбирая раскиданную тяжелую одежду.

Иоанн Васильевич с неожиданным любопытством разглядывал девку. Хохотнул:

– Красота, ты чего в меня афедроном нацелилась? Прямо как фузеей. Смотри, дробью не пальни! – Довольный собственной шуткой, потеплевшим голосом добавил: – Так и быть, лезь ко мне. Замерзла, поди! Погрею.

…Утешившись, водил узловатым пальцем по Сонькиному лицу, что являлось признаком высшей нежности. Выдохнул: