Тайны гениев - страница 5
– Не проспите Вечность.
– Нет непогрешимых и абсолютных истин в пределах земного существования.
– Мы интеллектуально – лишь дети, которые, возможно, никогда не вырастут.
Но ведь
именно детство – самый подлинный адепт Вечности, именно в начале пути наше знание о смерти настолько абстрактно, что оно не влияет на стиль и форму мышления, на образ и дух наших представлений о жизни.
Именно в начале пути незнание смерти помогает жить в ином ощущении – ощущении бессмертия.
Но когда речь заходит о спорах и несогласиях,
нужно неукоснительно соблюдать одно условие: не нравиться может не человек, излагающий идею, а сама идея.
Этого понимания и сегодня так недостает жителям тоталитарных (или бывших тоталитарных) стран.
Главная мысль звучит для меня так:
«Я совершенно не согласен с Вашим, дорогой мой, утверждением, но я сделаю все возможное, чтобы Вы смогли Вашу идею высказать».
И второе.
Я не могу уже посчитать сколько раз использовал в своих выступлениях на сцене, да и в этой книге, слово и понятие ВЕЧНОСТЬ.
Я говорю об этом и сегодня, выступая в разных странах, от Швеции до Австралии, от Германии до России.
Но я не хочу стилистически править книгу с тем, чтобы выкорчевать чрезмерное употребление этого понятия.
Потому что верю в Вечность.
Я, как и все мы, пришел в этот мир на несправедливо короткий срок.
И поэтому произношу слово и ощущаю понятие Вечность, как заклинание, как протест против смерти,
как очень важное определение или понятие, приближающее нас к творениям гениев,
к высшему уровню возможного восприятия нами этих творений.
…Итак, если мы договорились обо всех особенностях моего стиля, то можем начинать наше общение.
«Бессмертные на время»
В этой книге два главных героя – музыка и слово.
Дело в том, что в своих многолетних поисках путей, которыми можно привести к Большой музыке как можно большее количество слушателей, я столкнулся с той же проблемой, с которой встречается большинство музыкантов, осмеливающихся вообще как-либо говорить о музыке.
Почему именно осмеливаются?
Да потому, что нет более неблагодарного дела, чем говорить о музыке.
И чем больше я люблю музыку, тем больше я ощущаю ненужность слов, более того, их удаленность от самой музыки, от ее сути.
И все же я выбрал себе этот ужасный путь – не только играть, но и говорить со сцены.
Нет ли в том, о чем я пишу, противоречия?
Конечно, есть.
Любить музыку – значит играть ее или наслаждаться ею, слушая.
Всякое слово убивает музыку как Космическую гостью.
Самое великое счастье я испытываю, когда в одиночестве часами играю на скрипке, рояле. Я чувствую такие контакты с Неизъяснимым!
Или когда я слушаю музыку.
Я ухожу так далеко от этого однообразного, примитивного мира, где нужно питаться четыре раза в день и желательно в одно и то же время. Где нужно спать не менее семи часов.
Где нужно регулярно обзванивать каких-то там не очень близких знакомых, чтобы не вызвать у них обиды.
Боже! Как хорошо в музыке, где никаких обязанностей – одни права. Право на погружение, право на постоянное совершенствование, право на общение с высшими Космическими знаками.
Как хорошо я понимаю гениального Святослава Рихтера, который однажды сказал:
«Хорошая музыка в хорошем исполнении не требует никаких слов – она дойдет до любого человека».
А я все говорил и говорю на своих концертах.
И буду говорить до конца моих земных дней.
Почему?
Я очень хорошо понимаю Рихтера,
но с его утверждением совершенно не согласен.
Однажды я решил провести в Москве один ужасный эксперимент.
За месяц до концерта Рихтера в Большом зале Московской консерватории я с огромным трудом, используя все свои связи, добыл 15 билетов на этот концерт. Один билет взял себе, а остальные 14 раздал учащимся одного из московских ГПТУ.
Зачем я это сделал? Это ли не жестокость в условиях вечного дефицита билетов на рихтеровские концерты!
Я сделал это, чтобы соблюсти условия рихтеровского утверждения о хорошей музыке в хорошем исполнении для любого человека.
Я даже перевыполнил условия.
Ведь всем известно, что исполнение Рихтера не просто хорошее, но совершенно гениальное.
И музыка была самого высокого уровня – поздние фортепианные сонаты Бетховена.