Тайны смотрителя маяка - страница 6
Я что-то не помню никакую черноморскую акулу… — нахмурился Ванька. Что до меня, то я похихикивал в кулак.
— Так это ж был строго секретный эксперимент! — завелся смотритель маяка. — Никому было знать не положено, даже вам! Я и сам никогда не узнал бы, если бы эта тварь не запуталась в моих сетях! Ох, перетрухнул я тогда! Я потом еще больше удивился.
— Где же она теперь? — осведомился первый яхтсмен — тот, что занимался готовкой.
— Съели, — скорбно сообщил смотритель маяка. — Народ-то у нас жуть какой голодный! Я ее на берегу оставил, за тачкой пошел, потому что на себе ее было не унести, а возвращаюсь — всю уже на куски растащили. Потом говорили, что мясо жестковатое и странно попахивало, хотя ничего, есть можно.
Яхтсмены расхохотались:
— Ну ты, дед, даешь!
— Точно говорю, — обиделся смотритель маяка. — У меня плавник остался, потому как несъедобный и на берегу его бросили. Могу предъявить. Я-то думал из всей рыбины чучело сделать, да вот не довелось… Но я к тому все это, что вы все-таки с оглядкой здесь купайтесь. Все-таки центр научных экспериментов рядом, мало ли что. А вдруг эта акула акулят наплодить успела, перед тем как я ее поймал?
Мы с Ванькой ловили полный кайф.
— Даже если б это так было, — заметил второй яхтсмен, — то они бы давно погибли. Летом здешняя вода бывает слишком холодной для акул, а уж зимой, подо льдом, они бы точно гикнулись.
— Кто знает, кто знает… — покачал головой смотритель маяка. — Может, это был эксперимент по выведению морозоустойчивой породы акул!
— Зачем? — удивился третий яхтсмен.
— Как «зачем»? — в ответ ему удивился смотритель (и его удивление выглядело несколько преувеличенным, по правде говоря). — Чтобы создать экологическое равновесие. Чтобы, скажем, лишних щук подъедали, если щука слишком расплодится. Да мало ли для чего?
Яхтсмены опять расхохотались:
— Ой, дед, ты любого уморишь!.. Ладно, давай к нашему столу.
— Это я всегда с превеликим удовольствием, — откликнулся смотритель, присаживаясь к костерку и принимая миску, ложку и стакан.
Один яхтсмен стал разливать похлебку по мискам, другой зашел в воду и вытащил охлаждавшиеся у самого берега бутылку водки и пластиковую полуторалитровую бутыль минералки. Увидев эти бутылки, смотритель довольно крякнул (не из-за минералки, надо полагать).
— А вы, ребятки, что ищете? — повернулся он к нам.
— Так, гуляем, — ответил я. — Вообще-то мы хотели найти разбитую лодку.
— Разбитую лодку? Зачем?
— Чтобы ее отремонтировать и сделать своей.
— И еще мы хотели заглянуть к вам на маяк, — добавил Ванька. — Ведь мы никогда там не были!
Смотритель кивнул:
— Насчет разбитой лодки, пошарьте вон за тем ивняком. По-моему, там догнивала какая-то рухлядь. А насчет того, чтобы маяк поглядеть, так я буду на месте через часок… с лишним, — поправился он, смерив бутылку оценивающим взглядом. — Если прогуляете до этого времени, милости прошу.
— Спасибо, заглянем, — сказал я. — Пойдем, Топа!
Топа тут же поднялся и бодро пошел рядом со мной. Он знал, что, когда мы отойдем метров на сто, я отпущу его с поводка и он опять сможет бегать на воле. Мы обогнули мысок и маяк, вышли на утоптанную дорожку к ивняку, за которым начиналась небольшая рощица. Я отпустил Топу.
— Как же здорово, когда никто не поет! — блаженно вздохнул Ванька.
Я кивнул, хотел что-то ответить, но тут Топа, бежавший метрах в десяти впереди, вдруг замедлил ход, потом вообще остановился и утробно зарычал. Обрубки его ушей (кавказцам ведь купируют уши) задергались, а шерсть на загривке стала дыбом.
Мне показалось, что Топа готов сорваться с места и броситься в гущу ивняка на неведомого врага, и я его негромко окликнул:
— Топа, стоять!
Топа замер на месте и даже свое рычание постарался обуздать, лишь в глотке у него продолжало еле слышно клокотать, словно Топа был закипающим чайником. Я опять взял Топу на поводок и почесал его за ухом.
— Молодец, хороший пес! Теперь веди нас, только тихо!
— Что там такое, по-твоему? — шепотом спросил Ванька, когда мы почти крадучись пошли дальше.
Я пожал плечами:
— Не знаю. Но сейчас все выясним. Ведь с Топой нам ничего не страшно!