Тайны соборов и пророчество великого Андайского креста - страница 11
Разговорная каббала служила «зеленым языком» для вольных каменщиков («Все посвященные выражались на арго», — напоминает нам Фулканелли), — они-то и воздвигли artgothique (искусство готики) соборов. «Готическое искусство в действительности является «искусством гот», или «искусством кот» —
Фулканелли заявляет также, что принадлежащий перу Рабле труд в пяти книгах, «Гаргантюа и Пантагрюэль», представляет собой «роман на арго», то есть роман, написанный на тайном языке. Также Фулканелли вскользь упоминает о Тиресии[10], греческом визионере, открывшем смертным тайну Олимпа. Тиресий выучился языку птиц у Афины, богини мудрости. Затем, словно случайно, Фулканелли замечает сходство между «gothic» (готический) и «goetic», делая из этого вывод, что искусство готики — значит искусство магии.
На основании этого можно предположить, что сделанное Фулканелли сообщение о тайне — доверенной соборам группой посвященных (одним из которых, видимо, является сам Фулканелли) — апеллирует к богатству воображения и ассоциаций, которые подавляют интеллект, убаюкивая его в колыбели интуиции. Фулканелли блистателен, это несомненно, но остается неизвестной природа его ума — что в нем, блистательность откровения — или обмана?
Ключевая идея книги, то есть мысль о том, что готические соборы — это книги по магии и алхимии в камне, известна еще с XIX в. благодаря опубликованному в свое время роману Виктора Гюго. В «Соборе Парижской Богоматери» Гюго посвящает целую главу (вторую главу пятой книги) размышлениям о том, что архитектура является великой книгой человечества и что изобретение книгопечатания и распространение светских книг прозвучали как смертный приговор таинственным книгам архитектуры. Гюго утверждает, что эпоха готики стала величайшим достижением архитектурной тайнописи, что соборы выразили дух свободы, воплотили новое, неведомое ранее чувство вольности. «Эта свобода ступает семимильными шагами», — сообщает нам Гюго. «Время от времени портал, фасад, вся церковь, овеянные чувством символического, предстают как нечто совершенно чуждое христианскому вероучению и даже враждебное церкви. В тринадцатом столетье — Гильом Парижский, в пятнадцатом — Никола Фламель — были повинны в этих мятежных страницах» (см. ил. 1.2).
«Тайна» с особенной тщательностью исследует «мятежные страницы» в камне. Фулканелли внимательно вдумывается в символическое значение конкретных образов на стенах и портиках Нотр-Дам в Париже — в эти шедевры архитектуры, отмеченные гением Гильома Парижского, всматривается в черты ближайшего по времени собора Нотр-Дам в Амьене. К этому Фулканелли добавляет образы, заимствованные с фасадов двух домов из Бурже, выстроенных в готическом стиле в XV в. Это путешествие в сопровождении гида по миру таинственной символики кажется плутанием во тьме, наполненной каламбурами на «зеленом языке» и множеством аллюзий и намеков. Сотканное эрудитом полотно отпугивает не только случайного читателя, но и ушедшего с головой в науки студента.
Но даже после внимательного прочтения у нас возникает чувство, что «тайна» соборов так и останется недоступной для нашего понимания; то, в чем многие видят основную тайну алхимии, описано лишь вкратце. Аллюзии ускользают от читателя с легкостью комара, запримеченного лишь краешком глаза. Великая истина, возможно, на какой-то миг озарит наше сознание и намекнет на глубины премудрости, но этот миг пролетит, как крошечная мошка. Разочарованный читатель принимается за дело с еще большим усердием и вниманием, он будет следить за аллюзиями и ассоциациями, пытаясь уловить и дать объяснение сути явлений, смысл которых, как он чувствует, схоронен здесь или там.
В результате всего этого «Тайна» кажется нам совершенно сюрреалистическим текстом, современной алхимической версией «Песни Мальдорора» Лотреамона — излюбленного сюрреалистического романа девятнадцатого столетия. Сюрреалисты причисляют Рабле к числу единомышленников, воспринимая его творчество как своего рода лингвистическую алхимию, выражающую те взаимоотношения и взаимосвязи между объектами или идеями, в которые они вступают на различных уровнях или шкалах бытия. Классический пример — фраза Лотреамона о «неожиданном соседстве на столе для препарирования швейной машинки и зонтика».