Тайные дневники Шарлотты Бронте - страница 49

— Ничего подобного. Это универсальные произведения, как по форме, так и по содержанию. Тебе надо только озаглавить их и чуть-чуть изменить текст… возможно, изменить пару имен. Тогда их поймет кто угодно.

— Верно, — согласилась Анна.

Накануне она убедила Эмили позволить ей прочесть гондальскую тетрадь и была потрясена не меньше меня.

— Сомневаюсь, что нам удастся извлечь прибыль из поэтического сборника, — упиралась Эмили. — Вы просто желаете потешить свое тщеславие. Почему вы не можете писать только для себя, как прежде? Откуда эта внезапная жажда славы?

— Мне не нужна слава, — возразила я. — Если честно, мне нет дела, увижу ли я свое имя на обложке. Поэзией — вот чем я хочу поделиться, не только своей, но и вашей.

— Почему? — удивилась Эмили.

Я поняла, что ни разу не задавалась подобным вопросом.

— Наверное, потому что всю жизнь читала и восхищалась чужим творчеством. Много лет я испытывала потребность в сочинительстве и теперь намерена выяснить, как сказала сегодня утром Анна, обладают ли мои стихи хоть какими-то достоинствами.

— Выходит, ты нуждаешься в одобрении большого мира? — поддела меня Эмили. — Тебе важно, сочтут ли незнакомые люди наши сочинения достойными?

— Да.

Тут и Анна заявила, что разделяет мое стремление.

— У меня дух захватывает при мысли, — рассуждала я, — что люди, с которыми мы никогда не встречались, будут читать строки, сотканные нашим воображением, что через крошечные чернильные отметины на бумаге наши собственные идеи и образы перетекут в их мысли. Если при этом они испытают хотя бы малую долю того удовольствия, какое испытывала я во время работы, это станет для меня великой наградой.

В глазах Эмили мелькнуло одобрение; я понимала, что в глубине души она ощущает то же, что и я, но не может признаться. Хорошо бы раздуть из этой искры пламя!

— А если людям не понравятся наши работы? Ты думала об этом? — спросила Эмили. — Что, если они высмеют твои лучшие творения и назовут тебя идиоткой? Что тогда ты почувствуешь?

— Если я соглашусь с их оценкой, — вмешалась Анна, — то смиренно приму новый опыт и постараюсь исправиться. Если не соглашусь, то решу, что они не поняли моих творений, и тогда какое мне дело до их слов?

— Проще говорить, чем делать. — Эмили нахмурилась. — Критики могут быть грубыми и жестокими. Полагаю, не один достойный автор подвергся унижению дурных отзывов. На мой взгляд, это особенно тяжело для женщин. Судя по тому, что я читала, к их творчеству относятся с большим предубеждением.

— Мне тоже так кажется, — кивнула я. — Порой критики в своих рецензиях используют пол или личность в качестве упрека… или лести, не являющейся правдой.

— Я не желаю подвергнуться подобной критике, — заметила Эмили.

— Если Эмили не хочет участвовать, мы можем напечатать сборник стихотворений вдвоем с тобой, Шарлотта. Мы не обязаны ставить на нем свои имена.

От этого предложения мой пульс участился.

— Хорошая мысль. Я с удовольствием скроюсь за маской.

— Мы даже можем утаить свой пол, — продолжала Анна. — Придумать себе псевдонимы. Если, конечно, ты не считаешь наши сочинения предательски женскими.

— По-моему, никто не сможет определить наш пол по стилю или содержанию работ. Мужчины часто пишут как женщины, и наоборот.

— Какое имя ты выберешь? — поинтересовалась Анна.

Мое возбуждение росло.

— Понятия не имею. Но…

— Вы уже выбираете псевдонимы? — возмущенно перебила Эмили. — Да что вам известно об издательском деле? Ничего! С чего нам вообще начать?

Мысленно отметив слово «нам», я улыбнулась.

— Не знаю. Надо с кем-нибудь посоветоваться.

Хотя на словах Эмили еще несколько дней выступала против нашего поэтического сборника, она заинтересованно прислушивалась к нашим с Анной беседам и даже сделала пару замечаний. Как-то одним холодным сырым октябрьским вечером, когда весь дом погрузился в сон, а мы с Анной читали свои стихотворения за обеденным столом, в комнату вошла Эмили.

— Ладно. — Она выдвинула стул и бросила на стол две тетради. — Я приму участие в вашей авантюре, но только при одном условии.

— Ах, Эмили! — Глаза Анны сияли. — Я так рада.

— Каком условии? — с подозрением осведомилась я.