Тайные кланы. Гамбит Тэкеши-Они - страница 16

стр.

— Чего такая грустная? — подмигнул Риота. — О чём задумалась?

— О чём надо.

— Не приставай, — поддержала Аяко. — Видишь, человек устал, — она пристально посмотрела на Леру. — Досталось тебе сегодня?

— Ничего, и не такое бывало, — ответила девушка.

— Неужели?

Лера немного подумала.

— Нет, — сказала она. — Вру. Не было такого никогда. Это просто жопа какая-то!

«Хотя оказаться в другом мире в чужом теле, да ещё начать жизнь сначала, тоже было немалым шоком и испытанием», — добавила Лера мысленно.

Аяко молча смотрела на неё. Девушка чувствовала, что она её прощупывает. Это было неприятно — словно по телу ползала сотня крошечных муравьёв — но помешать этому она не могла. Оставалось только делать вид, что ничего особенного не происходит.

— У тебя странная аура, — сказала вдруг Аяко.

— Почему это? — отозвалась Лера.

— Не могу понять пока.

— Когда разберёшься, скажи.

Аяко промолчала.

Риота вытащил откуда-то ещё одну банку энергетика.

— Опять? — буркнул Хизеши.

— Не опять, а снова.

— Ты испортишь желудок, — заметила Аяко. — Сколько раз говорить?

— Ну, ты ж мне его подлатаешь? — усмехнулся Риота, открывая банку и делая внушительный глоток.

Некоторое время ехали молча. Наконец, Риота ткнул пальцем в стекло.

— Приехали, господа. Нам сюда, во двор. Здесь ведь твой злой колдун обитает? — обратился он к Лере. — В этом высоком мрачном замке?

Ведьма окинула взглядом дом.

— Ага. Второй подъезд.

— Ну, тогда пошли, — сказал Хизеши, остановив машину у кустиков сирени. — Раньше сядем — раньше выйдем. А то у меня сегодня ещё свидание.

— С унитазом? — поинтересовался Риота, первым вылезая и поднимаясь на крыльцо.

Он достал универсальный ключ от домофона, а недопитую банку энергетика поставил на ступеньку.

— С ним, родимым, — тяжело вздохнул Хизеши.

Замок тихо пискнул.

— Прошу. Дамы вперёд, — Риота галантно распахнул дверь.

Глава 4. Оставаться неприметным — важное для киллера искусство

Пистолет был большим и блестящим — совсем не таким, какой Семён взял бы на дело. Чтобы нести смерть, у него имелся воронёный ствол, изготовленный по спецзаказу знаменитым в определённых кругах оружейником Барабаном. Это, конечно, было прозвище. Настоящее имя мастера никто не называл, даже если и знал.

За пистолетом Семён нарочно ездил в Тулу — он верил, что нет ничего важнее традиций, и что мастерство принадлежит месту, а не людям.

Верил и не ошибся: оружейник поработал на славу. Пистолет никогда не подводил. Но воронёная машина смерти была только инструментом, продолжением руки.

Сверкающий же красавец, недавно приобретённый в коллекцию, дарил эстетическое наслаждение. Семён мог любоваться им, потом откладывать, а затем, спустя некоторое время, опять подходить, чтобы прикоснуться к серебряной поверхности, ощутить тёплую фактуру деревянных накладок на рукояти. Это было произведение искусства, услада глаз. Семён даже не собирался из него стрелять. Он вообще не любил бессмысленную пальбу. Профессионал нажимает на спусковой крючок либо чтобы убить, либо чтобы потренироваться убивать — так он считал.

Держа одну руку на пистолете и слегка поглаживая его, Семён другой придвинул к себе ноутбук и ещё раз вгляделся во врага Господа. Именно так он воспринимал всех, на кого получал заказы, — вне зависимости от пола, возраста, национальности и веры. В этом плане Семён был космополитом.

На это раз на него смотрело молодое лицо, ничем особо не выделяющееся. Семён не обратил бы на него внимания в толпе, да и никто, скорее всего, не обратил бы. Подобные люди встречаются сплошь и рядом — они составляют фон, поток, живую реку мегаполиса. Семён и сам относился к ним. Оставаться незаметным, не обращать на себя внимания — искусство, которому он научился в своё время прежде всего.

Семён внимательно всматривался в черты лица, стремясь запомнить их так, чтобы даже в темноте не оставалось сомнений, кому предназначена вылетевшая из ствола пуля. Он не знал, в чём вина этого человека. Его это не интересовало. Инквизиция сделала свой выбор, а Семён верил, что она не ошибается. В конце концов, она боролась с нечистью в течение веков — сначала открыто, а затем, когда нравы изменились, тайно.