Тайные письмена (сборник) - страница 4

Я говорю X.:

— Вы ведь знаете эту историю о слезе Иисуса, упавшей на лоб Люцифера, чтобы освежить его?

Н. — моя Элоа[2].

Мы всегда, в той или иной мере, являемся чьим-то солнцем. Редкая привилегия — ослепительно сиять. Мы движемся — и на нас смотрят либо отворачиваются; мы щедро изливаем свет либо ослабляем его. Особенно необходимо избегать малейшего проявления равнодушия или иронии к мирам, которые освещаешь, сколь бы неприметными и безвестными они ни были, и если сожжешь их ненароком — стоит воздержаться от того, чтобы гордиться этим и оставлять их погруженными во мрак, не благословив даже единственного счастливого дня, который им выпал и которым они вечно будут нам обязаны.

Нигде так не велика слава X., как в нашей разлуке с ним. Без сомнения, в своем одиноком отчаянии я поглощен им настолько, что даже страсть не требует большего.

Нигде так не велика слава Бога, как в преисподней! Без сомнения, в геенне огненной все помыслы грешников настолько полны Им, что даже Религия не требует большего.

Что я мог бы сказать и чего никогда бы не сказал (X.)? Окутать себя мраком и молчанием, и главное — запретить себе произносить те слова, которых он с особым нетерпением от меня ждет. Стоит лишь полностью излить душу — и вот уже не остается никакого интереса ни к себе, ни друг к другу.

Если бы к тому же я еще точно знал, каким бы хотел быть с ним, и каким бы хотел видеть его со мной.

Слово гораздо быстрее способно унять беспокойство, прекратить волнение, нежели их подхлестнуть.

Пишешь хорошо, лишь когда всецело устремлен к сущностному, к неизведанному. Стоит воздерживаться даже от того, чтобы принять банальное приглашение, если оно написано безграмотно и неуклюже; не поддаваться строящему глазки прилагательному, в котором вы обнаружили кокетство самого дурного тона. У слов есть свои трюки, свои излюбленные приемы, своя школа соблазна.

А мы должны защищаться. Наши чувства подвергают нас тем же опасностям, что и слова. Достаточно лишь на секунду ослабить бдительность, чтобы и в самом совершенном сердце появилась червоточина, чтобы и самая благородная страсть померкла и запятналась вульгарностью и пошлостью.

Страсть — уже не абсолютное помутнение с того момента, как начинаешь ею управлять, становишься ее господином, перестаешь забывать себя. Она обостряет внимание, распахивает перед тобой горизонты, о самом существовании которых ты раньше даже не подозревал — если только ее вспышки не усиливают густоту теней. Она также позволяет понять в себе самом и вокруг себя многие вещи, которые могли бы остаться незамеченными. Платон говорил, что она пробуждает в нас пророческий дар, что она творит чары, волшебство; что она служит источником вдохновения, которое сродни божественной одержимости. Благодаря ей наша речь становится поэтичной, слова танцуют и кружатся; она то притягивает их, то рассеивает вокруг одного-единственного имени — подобно тому, как движутся планеты солнечной системы вокруг одного-единственного светила.

О божественное внутреннее единство этого путешествия, которое есть поэма на непонятном языке, чья двойственность, помогающая мне скрывать мои секреты, то опьяняет меня, то просветляет. О, прекрасная авантюра! Если бы не X., я никогда не узнал бы ни Н., ни R., ни А., ни Z., ни его родины, ни своей. Без X. я бы никуда не поехал — но когда я решил следовать за ним, я еще не знал, что делаю. Я признался в этом себе лишь гораздо позже. Если бы я мог все предвидеть, то никуда бы не поехал. Но я поехал — с его ладонью на моих глазах.

Не предупреждал ли я, что для меня возможно лишь одинокое существование? Меня заставили отказаться от привычной осторожности и переступить пределы тесных границ — так что же теперь удивляться, что я постоянно одержим лишь одной навязчивой идеей? Привычка жить в своей раковине отнюдь не помогает вам, когда вы оказываетесь среди людей. Они заставили меня выйти из рамки — и теперь не могут примириться с тем, что я веду себя как обезумевшая картина, как поврежденный хрупкий механизм. Все равно что забрать Ангела или Поклоняющегося из триптиха и требовать от них, чтобы они шли в ногу со всеми — бесполезная, напрасная, бессмысленная попытка. — «Все шло так хорошо», скажут мне. — Тем хуже! Я все испортил.