Тайные улицы, странные места - страница 23

И вдруг, явно рассердившись, сказал совсем другим тоном:

— И все равно не понимаю. Не по-ни-маю! А почему тогда не поселок городского типа? Прекрасно ведь, ах ты моя Пэгэтэ! Нет. С тобой даже спорить бесполезно! В голову лезет сразу «Пэгэтэ ты моя, Пэгэтэ», и нечего хихикать. А имя? У вас, милая моя, иссякло воображение? Что? У мироздания миллионы прекрасных имен!

Женька осторожно повел носом. Легкий ветерок принес запах, и боль в голове притихла, только нос казался тяжеленным бананом и ужасно ныла переносица. Глаза он не открывал, но вместо привычной красноты на внутренней стороне век поплыли, сливаясь, легкие пятна знакомого цвета.

— Лаванда, — разлепил он пересохшие губы, шепча еле слышно, только для себя, — ла-ван-да…

— О, — с неудовольствием отозвался мужской голос, — ну, давай, просвещай своего героя, мадемуазель Местечко. И почему, собственно — он? Не нашлось поинтереснее?

Женька оскорбленно распахнул глаза. И сразу же прикусил губу, а следом тут же пожалел, что прикусил, в губе застреляло болью. Или это зубы болят?

В поле зрения вплыло полузнакомое лицо, склонилось, держа в широких глазах озабоченное выражение. Пухлые, в трещинках, губы разомкнулись, пропуская слова:

— Он сильный. И добрый.

— Кто? — хрипло спросил Женька, стараясь не опускать веки, но голова снова заболела и глаза сами закрылись.

— Лечи, — провозгласил мужской голос язвительно, — оберегай! Окружай заботами. Лелей, я бы сказал! И холь!

С каждым словом голос удалялся, потом заскрипело, хлопнуло. И вдруг заорал, смягченный помехой и расстоянием:

— Меотида! Мео-ти-да, негодное ты существо!

Женька лежал с закрытыми глазами, слушая, как рядом шевельнулись руки, одна, легко касаясь, поправила ему волосы на потном лбу. Что-то звякнуло, капнуло несколько раз, на лоб легла прохладная мокрая ткань, капли защекотали уши, сбегая по шее к плечам. Все стихло, а через пару минут он поднял свою руку, пальцем сдвигая повязку с переносицы. Повернул голову, с некоторым удивлением разглядывая сидящую рядом Женю, которая, отвернувшись, что-то делала над небольшим столиком, вплотную придвинутым к его ложу. Вот показались руки, держащие граненый стакан, наклонили над его лицом.

— Вода, — сказала Женя.

И в его животе сразу возобновилась давешняя морская буря. Женька с испугом замотал головой, придерживая пальцем уползшую на ухо мокрую повязку. Какая там вода, добежать бы до сортира. И как ей сказать? Одновременно он понял, почему девочка показалась ему почти незнакомой. Лицо так близко, и сверху. До нее так — только мама. Похожа на маму, когда — так вот.

Она снова склонилась с озабоченным выражением. И снова стала так похожа на его мать, когда та мерила температуру или трогала горячий лоб, что он перестал стесняться.

— Мне в туалет. Срочно.

Боковой неяркий свет показал, как занялись краской пятна веснушек. Женя прикусила губу, потом слегка улыбнулась. Встала, протягивая руку:

— Тут рядом. Я покажу.

— Я сам. Встану.

Он сел, цепляясь за края жесткой койки, укрытой сбитым старым одеялом, не шерстяным, а сшитым из кусков, как в мультиках про деревню, русские печки и котов с мышами. Женя уже отошла к белой крашеной двери, по бокам которой бледным светом мерцали странные окна — тоже собранные из множества кусочков — квадратиков, прямоугольников и даже треугольных клиньев, все — в узких полосках деревянных рамочек. Ждала, наблюдая, как он, покачиваясь и на всякий случай держа вразлет руки, идет через комнату, неуверенно ступая по цветным вязаным половичкам. Когда подошел, открыла двери и вышла первой. Женька — за ней, в полном недоумении от картины, что открылась ему снаружи.

В окна смотрело небо и потому казалось логичным, что двери выведут ну, в коридор, или еще в какую комнату, какой-то квартиры, явно не первого этажа. Но, одолев три плоские ступеньки, Женька оказался на утоптанной земле, поросшей плотным ковром мелкой травки, она упруго проминалась под сандалиями, что хлопали о щиколотки незастегнутыми ремешками. Дорожка шла между каких-то деревянных сараюшек, впрочем, аккуратных, повыше и пониже, с запертыми и приоткрытыми дверями (за одной вдруг резко заквохтала курица), а через десяток метров сарайчики расступились, и Женька оказался на ближнем краю огорода с ровными грядками, которые, следуя небольшому подъему, уходили к неровной каменной изгороди, ему, наверное, по пояс. Слева, за парой деревьев, окруженных кустишками, притулился скромный беленый домик — в высоту больше, чем в ширину.