Тают снега - страница 20

На следующую ночь вместе с плачущей сестрой он раскопал спрятанную в саду винтовку. Брюхатому автомату он не доверял. Даже Нина не знала, что он пришел не безоружный. Два года он продержался на ближайших склонах, зимуя в пастушьих шалашах, а когда снежные заносы отрезали деревню от мира, спускался вниз к людям.

Потом, когда его сестру, ставшую к тому времени учительницей, послали на работу в Пасеку, он перекочевал в пастушьи шалаши на Хрышчатую.

Со времени той первой очереди из автомата сегодня Алексы впервые, хотя еще и скрытый от глаз врага, перешел в атаку. Хотя он и не видел его тогда в их доме возле связанной Хелены, но ему обо всем рассказала Нина, и он сразу узнал его. Несмотря на то, что Алексы шел неторопливо, шагом лесника, дышал он как после долгого бега, переполняемый недоброй радостью. Лесник двигался по горной тропе, по временам останавливаясь и осматривая землю.

«Охотится?» — удивился Алексы.

Через некоторое время лесник снова остановился.

Что-то высмотрел на пастбище, догадался его преследователь, лишенный возможности посмотреть на открытое пространство.

Лесник снял с плеча висевшую, как карабин, двустволку. Сошел с тропы. Алексы выждал минуту и осторожно свернул с протоптанной тропы вслед за ним. Теперь, присев на корточки, он видел в просветах зелени движущийся силуэт. Лесник шел сгорбившись, осторожно. Алексы испытывал смешанное чувство. Следуя за врагом, он видел, что враг сам преследует кого-то. Неожиданно Алексы высунулся еще больше. На поляне он увидел заброшенный пастуший шалаш, вокруг которого с опаской ходил лесник. Алексы почувствовал такую радость, что едва сдержался, чтобы не крикнуть. Он осторожно вернулся на тропу и стал ждать. Машинально, словно стоя на тропе выслеженного зверя, он взял на мушку то место, где высокие деревья подступили к тропе. Через минуту его мушка уже была между лопатками врага. Он поднял ее к основанию шеи. Только в одном он мог быть уверен в жизни — в меткости своего оружия. Он следил за лесником, как рыбак за щукой, которая вот-вот должна взять приманку. Он чувствовал под пальцем курок, под щекой — гладкую ложу, дышал глубоко, вдыхая запах лесного мира, забавляясь видом мушки, убегающей от цели, когда при вдохе поднималась его грудь. Лесник продолжал идти вверх и если даже на время исчезал из поля зрения, то через минуту снова появлялся за поворотом.

Алексы опустил карабин. Уложить его здесь, чтобы потом его нашли и с почетом похоронили в городе, говоря, что он пал жертвой фашиста, — этого было слишком мало.

Задумавшись, он сломал ветку и сразу же замер насторожившись. Но нет: лесник был уже слишком далеко, чтобы это услышать, или был слишком глуп, чтобы обратить на это внимание. Алексы взял в рот сосновую иголку, почувствовал терпкий вкус во рту. Он решал важнейший вопрос в жизни. Не в жизни незнакомца; он мог прервать ее одним нажатием пальца. Он провел всю войну в волынском «котле» армий и народов не для того, чтобы задумываться над чьей-либо жизнью; он думал о своей.

Приняв какое-то решение, Алексы вышел на тропу и быстро зашагал за Кровавым Васылем.

Солнце уже клонилось к закату. В какой-то момент он остановился. Где-то близко раздался гневный рык оленя. Алексы печально посмотрел на закат; еще с полчаса он мог бы увидеть в медленно сгущающихся сумерках мушку на лопатке рычащего поблизости животного.

«Найду его завтра», — подумал Алексы, и вдруг до него дошел смысл принятого решения. Он испугался. Долгое время он стоял неподвижно, понимая, что незнакомец удаляется и может совсем исчезнуть из виду в сумерках надвигающейся ночи, но не мог сделать ни шага. И незнакомец сейчас навсегда уйдет отсюда? На мгновение Алексы показалось, что его ненависть меньше этой цены. Он с напряжением вслушивался в тишину. Бык еще раз подал голос: это было низкое, хриплое не то рычание, не то беспокойное фырканье.

«Надо идти», — подумал Алексы, понимая, что олень, видимо, учуял идущего впереди человека. Алексы охватил ужас, что он потеряет след незнакомца. Он легко догнал его на первой же поляне, тянувшейся вдоль потока. Лесник казался уставшим, он шел медленнее, двустволка снова висела у него на плече, как карабин.