Театр души - страница 8

Сценарии написаны на неведомом языке; диалоги неслышны, иногда сведены к одной мимике; персонажи пока безымянны. Таким образом, психические драмы театра Я ждут постановки на аналитической сцене. В надежде обрести смысл и облегчить боль, два человека вступают на эту сцену, чтобы оживить драму в качестве психической реальности. У анализируемого есть лишь слабые воспоминания о сценарии, чувство, что он уже был тут раньше, но — никакой особой идеи об обстановке, персонажах или действиях, с которыми придется столкнуться. Аналитик уже знает по долгим годам личного анализа, что откроет анализируемый: что мы будем натыкаться на эти сцены и людей, иногда в крайнем удивлении, иногда с чувством, что нашелся недостающий кусочек головоломки, а иногда с решимостью дослушать конец истории или взглянуть на сцены, которые когда-то казались невыносимо страшными.

Анализируемые, делающие первые неуверенные шаги по этой внутренней сцене, делают их крайне осторожно. Они подозрительны насчет этого неизвестного гида, аналитика. В один момент они верят, что аналитик уже знает все сценарии, ожидающие постановки; в другой момент они беспокоятся, что аналитик не обеспечит им поддержку, если драма станет слишком странной или пугающей. И на самом деле, внутренний мир населен причудливо и противоречиво. Психические сцены и их персонажи выдают себя через неожиданные странные ассоциации, фантазии, оговорки, сновидения, таким образом проскальзывая через сознательное использование речи.

Но именно эти бессознательные откровения часто позволяют аналитику мельком увидеть то, что анализируемый, с запинками, хочет поставить на сцене.

Послушаем пациентку, говорящую о близкой подруге, которая только что потеряла своего единственного сына. В разгар рыданий она неожиданно думает о собственном младшем, горячо любимом брате. Она начинает беспокоиться о его здоровье и о том, что она мало интересовалась им. «Все эти его проблемы с желудком... Господи, я надеюсь, что он не умрет от рака желудка, как папочка!» Она опять плачет, на этот раз в предчувствии смерти брата, говоря мне, как она его любит и помнит то замечательное время, когда они были детьми.

В этот момент два человека в моей пациентке хотят пройти на сцену. Один — очень маленькая девочка из прошлого, которая в состоянии невыразимого горя хочет смерти этому незваному пришельцу в их семье. Радость, с которой встречают долгожданного сына, серьезно ударила по ее чувству идентичности, возбудив сомнения в своей женственности и в том, любят ли ее по-прежнему. Другой — взрослая женщина, которая искренне любит своего брата и восхищается им. Но говорит в этот момент только взрослая женщина, хотя маленькая девочка в ней умоляет позволить ей произнести свой текст и выразить свои чувства. Но взрослое сознательное Я не может допустить, чтобы в нем когда-либо скрывалось чувство ненависти к брату, потому что пациентка еще не поняла, что даже в детстве любовь в ней всегда побеждала ненависть. Единственный намек на грядущую сцену — пациентка безотчетно тревожится и удивляется, что же это она все не пишет любимому брату. Еще не пришло то время, когда робкая, но любящая взрослая в ней вступит в диалог с маленькой убийцей, которая тоже живет в ее внутреннем мире. Только аналитику известно, что женщина ненавидит эту девочку, и что драма будет включать понимание и, в конце концов, любовь к ней и прощение.

Театр как метафора психической реальности обязан знаменитой пациентке Брейера, Анне О., чье лечение дало Фрейду множество его первых блестящих озарений относительно работы бессознательного. К счастью для науки, Анна О. не реагировала на гипноз, которым Брейер сперва пытался ее лечить. В некотором смысле это она учила психиатра, как проводить ее лечение. Рассказывая Брейеру о своих беспрестанных фантазиях и прочих свободных ассоциациях, она ссылалась в своих сообщениях на «свой личный театр». Обнаружив, что многие из ее тяжелых истерических симптомов (глухота, нарушения зрения и мышечные параличи) исчезли после того, как были, по выражению Брейера, «выговорены», Анна О. окрестила этот доселе неслыханный метод «лечением разговором». В иных случаях, поскольку лечение разговором, казалось, освобождало ее от множества мыслей и чувств, загромождавших ее сознание, она называла его «прочисткой дымохода» (Breuer &Freud, 1895).