Тебя не заменит никто - страница 7

— Алкаш, морда синюшная, не видишь, куда прешь?! — кричала на высунувшегося из кабины водителя обомлевшая от случившегося бабка в черном платке. — Чуть не переехал, сволота! Пьянь!

— Да не пил я, — кричал в ответ водитель, который тоже был удивлен происшедшим. — Она взбесилась! Я торможу, а она прет! Я выворачиваю, а она прет!

Уже собралась толпа любопытных.

— Жаль, без жертв обошлось, — сказал кто-то сокрушенно.

Водитель открыл дверцу и спрыгнул на асфальт.

— Ты, мужик, в рубашке родился, — кивнул он Кириллу. — Ну, думаю, хана тебе… Вдруг побежал… Отвел Господь от греха… Главное, я торможу, а она прет! Я выворачиваю, а она прет!.. Взбесилась!.. А ты, мужик, в рубашке родился.

Последнее, что запомнилось Кириллу: трясущиеся руки водителя, подносящие горящую спичку к трясущейся в губах сигарете.

Он никому ничего не сказал. Первое, что сделал, — поставил машину на стоянку и пошел бродить по городу.

Этот случай с грузовиком не выходил у него из головы. Как расценить происшедшее? Знак свыше? Хорошо, пусть знак. Но поощряющий? Отвращающий? Или это случайность, простая, дурацкая случайность? Если бы не девушка…

Кирилл вновь и вновь прокручивал в голове все сначала: скрежет железа, звон разбитого стекла, крик… Но постепенно мысли его пришли в порядок и потекли в привычном русле: Марина, Америка, Марк Шварц…

Можно было возвращаться домой.

Мать встретила его настороженно, все пыталась заглянуть в глаза.

— На тебе лица нет, — наконец заключила она, — что-то со шведами?

— Шведы? Ах, шведы! Шведы нажрались, как финны. Мы разобрали их по одному. Мне достался лом килограмм на сто двадцать. Пока нес к машине, пока из машины… Еще лифт в гостинице не работал… Я так устал, мать!

— Я сварила компот. А когда возвращалась из магазина, за мной увязалась рыжая дворняга. Я скормила ей всю колбасу. Ты же салями не очень…

— Почему я не собака?

— У нас Егор Сильвестрович, — предупредила сына Людмила Васильевна.

— Колдун Евстратиков пожаловали.

— Не называй его так. Он от этого бесится… Колдун Егорий!

Кирилл прошел в комнату.

Колдун Егорий, мужчина неопределенного возраста, с длинными черными, торчащими в разные стороны волосами, такой же черной, но ухоженной бородкой, стоял у окна вполоборота к Кириллу, приложив правую ладонь к стеклу.

— Приветствую, — бросил Кирилл. — Подзаряжаемся?

— Вот сколько тебя знаю, Киря, не любишь ты меня. Бывало, маленького тебя беру на руки, а ты так и норовишь меня обделать… А я тебя все равно люблю. Вот хоть мать спроси. Люблю, как родного.

Егор Сильвестрович внимательно посмотрел на Кирилла.

— Вижу, прицепил ты к себе какую-то заразу! — сказал он. — Вон тащится за тобой, будто хвост. Ну-ка, сейчас я этот хвост…

Егорий отдернул руку от стекла и сделал хватательное движение. Потом словно стал наматывать на локоть невидимую веревку и завершил операцию молитвой и крестным знамением.

Кирилл наблюдал за его действиями с улыбкой. Людмила Васильевна — скорее с восхищением.

— Эх, Киря, слушался бы меня, был бы счастливым человеком, — вздохнул Егорий.

Кирилл принял душ, поужинал и ушел в свою комнату.

Он набрал номер Марины, приготовившись услышать либо короткие гудки, либо бесконечные длинные.

Трубку подняли сразу.

— Да-а, — протянул томный женский голос.

— Добрый вечер, дорогая, — выдохнул Кирилл.

— Ты! — обрадовалась Марина, и это неприятно задело Кирилла. — А мне нечего сказать тебе, Кирюша… Не пришла, сама не знаю почему. Вот и все.

— Как в том анекдоте: женщина, ты сама не знаешь, чего хочешь… Я думал, с тобой что-то случилось. Даже и не знаю, рад ли я, что ошибся. Вообще зря, наверное, я втянул тебя в эту историю. Ты — баба ничего… Не в смысле: ничего из себя не представляющая, а в смысле — хорошая. Мужика тебе надо. Попроще.

— Какой у тебя голос…

— Какой?

— Не знаю… Эротичный… Не знаю… Мне кажется, я дура. Я уже жалею, что не пришла. Может быть… Может быть, попробуем еще раз?

— Нет, дорогая. Предпочитаю никаких дел с тобой больше не иметь. У тебя все мыслительные процессы проходят в спинном мозге, а это всегда дает непредсказуемый результат.

Марина хихикнула.

— Хочешь унизить? Мне нравится. Скажи… Скажи, что я стерва. — Голос ее вдруг стал низким, бархатным.