Тело твое создано для любви - страница 11

. Их взгляд потерял ясность, их тела уже не были облечены светом[43].

То, что называется стыдливостью (слово настолько хорошо забытое, что уже почти новое), — это инстинкт защиты интимного, защиты от вторжения в область глубоко личного и сокровенного (см. далее в главе «Любовь пробуждает любовь»). Стыдливость бьет тревогу, защищает от опасности. Беззастенчивая демонстрация наготы всегда агрессивна. Красота обнаженного тела уже не вызывает чистого, созерцательного восхищения, как это было в Раю. Она провоцирует совокупление. Нагота тесно связана с любовью. Истинная любовь, отказываясь от наготы, бережет ее. Единство требует дистанции.

Одежда облагораживает тело

Именно поэтому в любой стране, в любую эпоху, человек, в отличие от животного, одевается. И не только для защиты от холода или жары, не только «для красоты», но в силу странного инстинкта, которого никогда не было у животных. Одежда стала необходимым элементом цивилизации везде, где цивилизация развивалась естественным путем. Нудизм ведет к уподоблению животным. Нудизм — это возврат к примитивному состоянию человека, регресс, вырождение[44].

А ведь одежда чудесно выражает не только вкус человека, но и культуру (парижский Музей одежды — это что-то потрясающее!). Каждая эпоха, каждый социальный слой выражает себя в одежде. Среди человеческих языков одежда — один из прекраснейших. Она — выражение красоты, она облагораживает тело, сдерживая взаимное влечение полов: рассеянный свет позволяет видеть, но не режет глаз так, как яркий свет.

«Мы не стыдимся того, что не имеет к нам отношения». Ты стыдишься своей наготы, потому что это ты сам. Стыдливость — то, благодаря чему тебе смотрят в лицо, а не ниже пояса, то есть смотрят именно на тебя. Вот почему одежда обычно не закрывает именно лицо и руки[45].

Руки и лицо в христианстве очень важны, а в индуизме — в пренебрежении[46].

Руки: литургические жесты в христианстве выражаются через положение рук[47]. Позы хатха-йоги — через положение ног и позвоночника. Будда держит руки на половых органах. Руки Христа на Кресте — открытые объятия.

Но, чтобы наглядно показать принципиальное различие между концепцией человека в христианстве и в восточных религиях, достаточно сравнить нейтральное лицо Будды[48] и израненный, обезображенный Лик Христа на Туринской плащанице. С одной стороны — все несовершенства замаскированы: великолепная маска. С другой — принятые и принесенные в жертву раны: Божественно прекрасный Лик. Приобретенное бесстрастие и добровольно принятая ранимость. Молчание, замкнутое в себе, и сосредоточенность, открытая другим. Отсутствие и Присутствие: два мира.

Ты — единственный!

Одна мысль всегда казалась мне поразительной: нигде в мире, среди четырех миллиардов людей, живущих на земле, нет ни одного человека, черты лица, интонации голоса, оттенки взгляда которого были бы точной копией моих. Более того: среди миллиардов миллиардов людей, которые когда-либо жили или еще будут жить на Земле, нет ни одного, чье лицо было бы точно таким же, как мое, потому что ни у кого никогда не было и не будет моего сердца. Ты понимаешь? Это значит, что ты уникален! Никто, кроме тебя самого, никогда, никогда и нигде не будет тобой!

Это чудо щедрости и точности, настолько свойственной стилю Бога: из 50-100 миллионов сперматозоидов, которые извергаются при каждой эякуляции, только один оплодотворит яйцеклетку, а в оболочке яйцеклетки есть только маленькая точка, через которую может проникнуть сперматозоид. Значит, слова Господа в Библии «От чрева матери твоей Я избрал тебя» (ср. Пс 21:11, 70:6, Ис 49:1) означают, что именно Он выбрал тот единственный из миллиардов сперматозоид, который участвовал в твоем зачатии. Чтобы ты был действительно единственным среди миллиардов людей, каждый из которых так же уникален, как и ты.

Генетический код содержит все данные о человеке. Эта информация настолько индивидуальна, что существует лишь один шанс из четырех миллионов, что найдется два человека с одними и теми же характеристиками[49].

И это значит, что ты любим абсолютно уникальной любовью! Если бы Бог хоть на малую долю секунды отвел от тебя Свой взгляд, полный нежности, взгляд, каждое мгновение дающий тебе жизнь, — ты исчез бы в ту же секунду: передо мной на земле остались бы джинсы, кроссовки, может быть, очки… Но от Флоранс, Марка, Эрика или Мари-Эммануэль не осталось бы ничего. Слышишь — ничего, совсем-совсем ничего! Твое существование зависит от непрестанной любви. А ты этого не знаешь…