Телохранитель - страница 19

стр.

Сергей решил еще раз поговорить с очевидцами. Он допросил водителя Юргенса — но тот мало, что смог прояснить. Более интересным оказался разговор с Зориной.

— … Я услышала выстрелы — рассказывала Зорина, — и увидела человека, который держал в руке револьвер и стрелял в Володарского.

— Как он выглядел? — спросил Сергей.

— Он среднего роста, плотный, приземистый, в темно-сером полотняном костюме и темной кепке. — Зорина вспоминала очень старательно. При этом она водила руками в воздухе, как бы рисуя портрет убийцы. — Лицо у него было очень загорелое, скуластое, бритое. Ни усов, ни бороды. На вид лет тридцати. Кажется, глаза не черные, а стального цвета. Брюки, мне показались, были одинакового цвета с пиджаком. Навыпуск. Как только он увидел, что я на него гляжу, он моментально сделал поворот и побежал. Я закричала: «Держите!». Вскочила и побежала за ним по Ивановской улице. Услышала крик нашего шофера: «Караул!».

— А что было потом? — снова спросил Сергей.

— Ну, — задумавшись, продолжила Зорина, — я увидела впереди сначала двух, а потом нескольких, сколько уже не помню, человек. Я показала, куда надо бежать. Вот, как бы и все, люди побежали, а я вернулась к Володарскому. Уже подъехал Зиновьев…

* * *

Гоц вышел из ванной посвежевший, тщательно выбритый. Благоухал запахом дорогого одеколона. Настроение великолепное. Давно он не ощущал такого прилива сил. Да и ночь удалась. Возможно, он немного превысил свои полномочия как руководитель, но Елена Иванова того стоила. Да, она немного поломалась, но Абрам Рафаилович был уверен — только для вида.

Сейчас он стоял перед шифоньером и мечтал о Лиде Коноплевой. При этом он неторопливо перебирал галстуки. Темно-синий в белый горошек, показался ему наиболее подходящим. Гоц старался следить за собой. Питер — не сибирская каторжная тюрьма, где ходили в бесформенных балахонах из мешковины. В Питере больше встречают по одежке…

Хлопнула дверь, ввалился взлохмаченный, похожий на попа-расстригу, эсер Постников.

— Убили! Убили Володарского!

Свершилось! Гоц резко отвернулся к зеркалу. Долго и тщательно завязывал галстук и никак не проявлял свои чувства. Постников остановился в недоумении. А Гоц продолжал любоваться собой.

— А я только вчера столкнулся случайно с ним у Смольного! Вы что-нибудь понимаете, Абрам Рафаилович?

— Вам следует успокоиться, — сухо произнес Гоц. — Эмоции губительны. Относительно всей этой истории я достаточно осведомлен. Ничего из ряда вон выходящего, обыкновенный порыв страстей. Какой-то рабочий, да — состоящий в нашей партии — случайно встретил этого большевистского Цицерона. Не стерпел — как же, ведь перед ним узурпатор и насильник — и разрядил в него револьвер. Конечно, ужасно, но рабочий оказался исключительно нервным, чувствительным, — продолжал Гоц. — Безусловно, действовал в состоянии аффекта. Наверняка какой-нибудь исступленный правдоискатель…

— М-да. Прискорбно — отозвался Постников. — Тем более что на нашу партию может пасть подозрение.

— Партия к этому не имеет ровным счетом никакого отношения. Рабочий попросту одержим идеей террора, и действовал на свой страх и риск. — Гоц твердо чеканил слова, но руки его слегка дрожали.

Гоц, что называется, валял ваньку перед Постниковым.

«Неужели он не понимает, — думал Гоц, — что задавать такие вопросы официальному лицу, члену Центрального комитета неприлично».

Избегая пытливого взгляда Постникова, Гоц закончил мягко, стремясь убедить собеседника:

— Месть. Месть несознательного рабочего. Запутался в трех соснах, не разобрался.

Гоц тут же продиктовал Постникову заявление в газеты о непричастности ПСР к покушению на Володарского. Однако у Постникова осталось впечатление, что Гоц хитрит и, похоже, боится случившегося.


Раскрыв рано утром газеты, Семенов остолбенел: на первой полосе сообщение Петроградского бюро ЦК ПСР: ни одна из организаций партии к убийству комиссара по делам печати Володарского никакого отношения не имеет. Ярость захлестнула Семенова. Трусы! Негодяи! Бедный Никита, если его поймают… Осудят, как уголовника, а он выполнял решение ЦК, повиновался партийной дисциплине. Эх, Сергеев, Сергеев, как мечтал прославиться! Какие подлецы! Теперь парня надо спасать.