Телохранитель - страница 39

— Хорошо, Яков Михайлович, все будет сделано.

На квартире Ленина в Кремле находились врачи Минц, Вейсброд, Семашко, Баранов, Винокуров, Розанов, Обух. Они констатировали необычайно слабую деятельность сердца, холодный пот и плохое общее состояние. Это как-то не вязалось с кровоизлиянием, которое было не таким сильным, как ожидалось. Врачи высказали предположение: не вошел ли в организм Ленина вместе с пулями какой-либо яд. У больного появились признаки одышки. Поднялась температура, и Ленин впал в полузабытье, иногда произнося отдельные слова.

Ни один из врачей не уходил из здания Совнаркома. Они беспрерывно дежурили около комнаты Владимира Ильича. Ночью прошел кризис. И лишь к утру, врачи смогли вздохнуть свободнее. Непосредственная опасность жизни Ленина миновала.

Решающие дни по ходу болезни, однако, еще впереди.

Новиков и Коноплева докладывал отряду о свершившемся покушении на Ленина. Их слушали, затаив дыхание.

Семенов недоумевал. Почему Каплан не вскочила в пролетку, которая стояла наготове? Растерялась? Сдали нервы? Хорошо еще, что Лида была как никогда хладнокровна.

Боевики недоумевали. Ленин остался жив. Каплан схвачена и водворена на Лубянку. Выдержит ли она поединок с ВЧК?

— А вдруг Фаня уже раскололась в ЧК? — буркнул Новиков.

Семенов от неожиданности вздрогнул.

Рядом вздохнул громоздкий, неповоротливый Королев. Хотел что-то сказать, но не решился.

— Выкладывай, что у тебя.

— Как бы не того, Григорий Иванович…

— Яснее!

— Как бы худо не вышло. Всешь-таки баба. Прижмут в ЧК…

— Что ты предлагаешь?

— Уходить надо, Григорий Иванович. Близковато от Москвы сидим. Если Фаня не выдержит — возьмут всех скопом.

Королева неожиданно поддержала Коноплева.

— Фаня — прежде всего женщина, а уж потом — боевик.

— Эта женщина выдержит все. И потом, Лида, ты иногда просто невыносима. Лучше сходи на станцию, узнай новости.

Семенова атаковал Козлов:

— Григорий Иванович! Ударим по Лубянке, отобьем Фаню. Ребята согласны…

— Верно, Григорий Иванович! Чекисты думают, что мы на дно ушли. Врасплох застанем…

Перебивая друг друга, террористы горячо доказывали реальность задуманного. Семенов заколебался: может и впрямь попытаться?

Варлам Аванесов вызвал к себе коменданта Кремля Петра Малькова.

— Надо немедленно съездить на Лубянку и забрать Каплан. Поместите ее в Кремле под надежной охраной.

Мальков не стал интересоваться причиной такого неожиданного приказа. А просто выполнил указание Аванесова. Он перевез Каплан с Лубянки в Кремль. Поместил ее в полуподвальной комнате. Комната была с высоким потолком, гладкими стенами, с зарешеченным окном, которое находилось метрах в четырех от пола. Не заглянешь в него, не дотянешься рукой. Возле двери и на всякий случай у окна, Мальков поставил усиленные посты. Часовых проверял ежечасно. Не спускал глаз с заключенной. Больше всего Мальков боялся, как бы кто-нибудь из охраны не отправил террористку на тот свет раньше времени. Каплан вызывала у латышских стрелков брезгливость и ненависть.

Фаня отказалась от завтрака. Первые часы пребывания в камере она ни на минуту не останавливалась. Все ходила и ходила от стены к стене. Ее несколько раз вызывал Сергей, но она отказалась отвечать на вопросы. Когда перестали вызывать на допросы, затихла. Присела на табурет и уставилась в стену.

Глубокая поперечная морщина, прорезавшая лоб у переносицы, придавала лицу несвойственное выражение обреченности. Не было у нее раньше этой морщины и этой безысходной обреченности. Три дня и три ночи, проведенные в поединках с чекистами и наедине с собой, вытряхнули из нее что-то очень существенное и невосполнимое: безрассудное, необъяснимое, полное восприятие жизни, когда все — и неудачи, и беды, и сомнения, и огорчения были в радость.