Темная охота - страница 11

— Ей — все равно что мне. Гжесь, что стоишь, иди.

— Но послушай, Косматый, какие там обещания? — взмолился Виктор. — Я же не обещал драться за вас!

— Обещал — не обещал! — отмахнулся Косматый. — И слушать не хочу. Гжесь, ну?

— Омар не пойдет, — угрюмо пробурчал Гжесь. — Омар не захочет драться.

— А чего еще твой Омар не захочет? — вскинулся Косматый, мгновенно ярясь (но тоска, тоска проглядывала сквозь его ярость). — Погоди, Панчуга, сейчас. Что тебе тот Омар? Он и десяти лет здесь не прожил, только все портит.

Виктору показалось, будто шум бури усилился, но это было не так, просто смолкли все разговоры в библиотеке.

Гжесь тяжело поднял глаза на Косматого, заговорил медленно, как во сне:

— Омар не хочет, чтобы ты командовал нами.

— Да ну? — притворно удивился Косматый и почти лег подбородком на стол.

— Он говорит, что ты не имеешь права делать с нами все, что тебе захочется, что люди устали от тебя. Что мы гнем спины ради того, чего никогда не будет. Эти твои города…

Косматый не сразу справился с лицом, сглотнул, прищурил глаза, выпятил губы.

— Ну-ну?

— Они всем надоели, вот что он говорит.

У Косматого всегда была некоторая кислинка в лице, казалось, он пытается двигать ушами. Сейчас этой кислинки прибавилось.

— А он не говорит, твой Омар, что вы бы все сдохли без меня и без моего отца? Он не говорит, что метит на мое место?

— Он говорит, с тобой только хуже. И не только он, все так говорят.

— И ты, конечно?

— Да все!

Косматый загадочно улыбнулся, поманил Гжеся пальцем:

— Иди-ка сюда!

— Нам и без того трудно, а тут еще и на тебя спину ломай.

— Ближе.

Гжесь бубнил и бубнил, он уже не мог остановиться. Он нехотя, шаг за шагом, приближался к столу.

— Ни минуты нет от тебя покоя. Все приказы, приказы, теперь вот с Землей воевать вздумал. А я, может, не хочу с Землей воевать!

— Еще ближе!

— У меня детеныш ногу сломал, с ним сидеть надо. Кому сидеть?

Косматый, не сводя с Гжеся глаз, протянул ладонь к телохранителям.

— Палку!

Ему подали непонятно откуда взявшуюся палку.

— Ну, так!

И мгновенная серия ударов, справа, слева, по лицу, по животу. Гжесь отшатнулся, заслонился руками, взвизгнул, не удержавшись, упал на спину, тогда Косматый вскочил, отбросил палку и лежачего — ногами, ногами! Успокоился. Сел. Кто-то бросился поднимать Гжеся, но Косматый крикнул:

— Пусть сам!

Гжесь корчился на полу, пытаясь встать.

— И будь доволен, что так кончилось. Убирайся!

Гжесь, наконец, встал, пряча глаза, вытерся рукавом, сплюнул кровь, пошел к выходу. Ноги его дрожали. Остальные молча следили за ним, и ни на одном лице нельзя было прочесть ни осуждения, ни одобрения. Только эмоциональный телохранитель ударил кулаком по колену, довольно крякнул и с победоносным видом оглядел присутствующих. Косматый уже звал другого, тоже, видимо, сторонника Омара, тот мрачно выслушал прежний приказ и молча вышел.

— Стой! — сказал ему в спину Косматый. — У Омара вокс не работает. Он слышит, а передать ничего не может. Ты его вызови и говори сам. Ответа не жди. Понял? Все.

Народ понемногу стал рассасываться. Наконец, у Косматого и для Виктора нашлось время.

— Панчуга, — сказал он, потирая ушибленную руку, — оставайся. Понимаешь, без тебя здесь никак.

— Я против Земли не пойду, — тупо ответил Виктор.

— Я ведь тебя вижу, Панчуга, — почти ласково произнес Косматый, — ты так упрямишься, потому что знаешь — деваться тебе некуда.

— Ну, подумай сам. Косматый, ведь Земля! Что ты против нее можешь?

— Так ведь я, Панчуга, что думаю. Разве пойдут они полторы тысячи убивать? Если драться-то будем? Ведь не пойдут, а, Панчуга?

— Да они вас…

— А мы их из пушечки из твоей нейтронной встретим. И пожгем кораблики. А они все равно не пойдут. Гуманисты! А как же?

В своем роде Косматый определенно был великим человеком. Лицо его меняло выражения без малейших усилий. Предельный гнев, вдохновение, деловитость, нежность, хитрость будто множество совершенно разных людей по очереди входили в его тело с одной только целью — убедить. Косматый был гений убеждения, ему можно было противостоять, только закрыв глаза и уши. Но Виктор еще держался. Он даже представить себе боялся, что может остаться на стороне этого… спятившего дикаря.