Темная сторона российской провинции - страница 22

На этом записки церковного старосты и художника Ларионова закончились.

Я задумался и не заметил как задремал. Разбудил меня мой гостеприимный хозяин, вернувшийся, наконец, домой.

Сафронов торжественно водрузил на стол трехлитровую банку парного молока и пригласил ужинать. Увидев альбом у меня в руках, спросил, что это я читаю.

— Да вот, нашел под кроватью. Записки какого-то Ларионова. Кто он такой? В живописи, сразу видно, разбирается. Приятель ваш? Как с ним встретиться?

Сафронов вздохнул:

— Уже никак. Царство ему небесное!

— Да что вы?!

— Да. Гадюка укусила. О прошлом годе Николай все церквушку ту навещал. Ходил один, все чего-то рисовал, срисовывал, говорил — копии делает. Там его гадюка и цапнула. Он-то ее убил, хватил палкой по голове — и ладушки, и каюк ей. А у Николая сердце не выдержало — видать, злобная тварюга попалась, сильно ядовитая. Никто не ожидал, конечно. А он умер. И откуда только гадюка эта сволочная взялась?! Ума не приложу. У нас тут вообще-то змеи не водятся.

Я попросил у Сафронова разрешения взять с собой найденные альбомы, чтобы показать отцу Александру.

И вспомнил, что в прошлый раз не сфотографировал руины в нынешнем их состоянии.

Для очистки совести решил заехать перед отъездом, оплошность исправить.

Заодно задумал кощунство: отковырять слой краски там, где видел я глаз, да посмотреть, что изобразил там под святыми ликами дьявольский живописец Афонька.

Жгучее любопытство одолевало меня, когда я увидел снова полуразрушенные стены злосчастного храма.

Алексея Ивановича с его мотоциклом я оставил на дороге. А сам пошел в церковь, держа наготове фотокамеру.

Хотелось, наконец, разобраться в темных тайнах этого места.

Но ожидания мои не сбылись. Еще со стороны, подходя к развалинам, я заметил, что облик их несколько изменился. А войдя, увидал, что та самая часть стены, на которой изображен был Христос на горе Фавор и откуда в прошлое посещение пялился на меня злобный глаз, чужеродный для всей композиции, — часть эта обвалилась.

Наверно, случилось это после грозы. Я перевернул несколько упавших крупных кусков стены, но штукатурка разбилась так, что красочный слой разлетелся в мелкие чешуйки, и никакого цельного изображения не осталось — только невнятные разноцветные пятна.

Я сфотографировал надпись, которая располагалась под погибшей фреской:

Если действительно под ликом Христа в неприступном свете был намалеван враг рода человеческого, то фраза эта приобретала смысл весьма издевательский и даже зловещий.

Я вспомнил, как близко к стене стоял тогда перед грозой, разглядывая нарисованный глаз, и содрогнулся. Пожалуй, мне крупно повезло: если б стена рухнула, когда я был рядом с ней, — моей семье пришлось бы теперь плакать и хлопотать о похоронах.

А за спасение жизни должен я благодарить моего «дачника», Алексея Ивановича, — это ведь он увел меня тогда из храма.

Смущенный, я вышел из развалин церкви. Никакие умные мысли голову мою не посетили. Да если я и думал о чем, возвращаясь через заросшее бурьяном поле к дороге, так только о том, что жизнь человеческая, в сущности, очень хрупка, и слишком редко помним мы об этом.

Воронежская область, г. Рамонь

Высокие узкие окна Рамонского замка — словно удивленные глаза под скобками седых бровей. Они смотрят с мрачным ошеломлением на погибающее величие въездных ворот имения; на искрошенный красный кирпич и одичавший в запустении парк. Строгие зубчатые башни, как и прежде, вытягиваются во фрунт: они сохранили воинский дух и все еще готовы беречь спокойствие своих благородных хозяев, но что-то смущает; что-то нерешительное в их облике… Готический замок посреди российского Черноземья? Какая нелепая, чудная затея!