Темные воды - страница 7
– Оль, уймись. Какой Эрлих, какой ресторан? У меня сил на все это нет.
– Не выдумывай. Я на машине, так что ничего с тобой не случится. Ты едешь себе, в окошко смотришь, а я тебя везу. Давай, не сиди зря! Время идет.
И они поехали. Успели и к терапевту, который выдал кучу направлений на разные анализы, и к протезисту – тот велел сначала подлечить десны и оставшиеся зубы. Портной снял мерки, а по дороге в ресторан Ольга завезла Сергея в ГУМ, где в какой-то закрытой секции мгновенно подобрала ему костюм и ботинки, заставив тут же переодеться.
– Ну вот, – сказала она, завязывая брату галстук. – Теперь хоть на человека похож.
И быстро поцеловала, чуть не задохнувшись от мгновенного приступа мучительной жалости к Сереже, так не похожего на себя прежнего. Ольге все время хотелось встряхнуть брата, растормошить, но она понимала: рано. Рано. Она видела его душевный надлом и надеялась, что со временем зарастет. Время все лечит! Уже сейчас Сергей выглядел гораздо лучше, чем в первый день, – отъелся и отоспался за две недели. И костюм сидел прекрасно, а зубы – дело наживное. Сделаем, и будет улыбка не хуже прежней! Ничего, как-нибудь.
Но тревога не проходила. Сергей безучастно смотрел на себя в зеркало, равнодушно соглашался с сестрой и покорно следовал за ней, куда бы ни тащила. «Он даже на женщин не смотрит! – расстраивалась Ольга. – А ведь раньше ни одну хорошенькую не пропустил бы». Сама она, только войдя в зал ресторана «Арагви», тут же отметила всех интересных мужчин, а кое-кому и улыбнулась. Сергей со вздохом облегчения уселся за столик, предоставив сестре распоряжаться. Утолив первый голод, Сергей сказал, глядя на Ольгу, которая медленно потягивала из бокала десятилетнее «Саперави»:
– Ну, расскажи, как ты живешь.
– Я прекрасно живу. Ты ж меня знаешь, я умею устроиться.
– Работаешь-то где?
– А нигде. Числюсь актрисой. Снялась в паре фильмов – в эпизодах. А так я мужняя жена. Светская дама, в общем!
– А муж кто?
– Миша Тарасевич, журналист-международник. Я вас познакомлю.
– А прежний куда делся? Как его?.. Короткевич? Что-то у тебя все мужья в рифму: Короткевич, Тарасевич!
– Я же не специально так! С Короткевичем мы развелись в сорок шестом. Он ужасно струсил, когда про тебя узнал. Пятьдесят восьмая статья, страшное дело. Так что отпустила его с миром. А Тарасевич потом возник, когда мы в Москву вернулись из Свердловска. Вот, почти десять лет уже вместе.
– И как?
– Да нормально. У нас, знаешь, такой брак… Как тебе сказать… Свободный.
– Что значит – свободный?
– То и значит. Мишук уезжает часто, понимаешь? И надолго. Я не спрашиваю, как он там время проводит, а он не интересуется, что я здесь без него делаю. Наверное, странно так сказать про мужа с женой, но мы с ним друзья. Все друг про друга понимаем. Он хороший мужик, правда. Сам увидишь. Только пить стал много. Особенно последние года два, после двадцатого съезда. Да еще Фадеев застрелился! Мишук хорошо его знал.
Ольга помрачнела.
– Ты его любишь? – спросил Сергей.
– Не знаю. Привыкла за эти годы.
Они помолчали, потом Ольга допила вино и быстро произнесла, не глядя на брата:
– А ты больше ни о ком не хочешь спросить?
– О ком?
– Ну, например, о Николае с Верочкой.
– А, однофамилец! И как они живут?
– Мы не очень с ними общаемся. Восемь лет назад они потеряли ребенка. Тяжелое воспаление легких. Шесть лет Грише было.
– Подожди… У них же девочка? Забыл, как зовут.
– С девочкой все в порядке.
Ольга смотрела на брата, не в силах продолжать, пусть сам догадается. И он наконец понял, сопоставив все даты: восемь лет назад, мальчику шесть лет… Вот оно что! Сергей откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Потом медленно произнес:
– Ты можешь себе представить? Я забыл. Напрочь. Как будто и не бывало!
– Да это неудивительно. Ты и себя-то забыл.
– Значит, Никола тогда вовсе не погиб… А Вера была так уверена!
– Хотела верить.
Больше они на эту тему не заговаривали, но ночью Сергей, маясь без сна, все думал и думал о том, что случилось в далеком сорок третьем году. Хотя началось все гораздо раньше. Верочка появилась в семье Смирновых, когда близнецам было лет восемь. Маленькую худенькую белобрысую девочку пригрела их сердобольная матушка, Екатерина Леонтьевна, душа которой не выдержала при виде неухоженного ребенка, болтающегося без присмотра во дворе. Верочка была сиротой и жила в семье тетки по матери, у которой своих отпрысков четверо. Мать Верочки, если и упоминалась ненароком в разговорах взрослых, иначе чем «шалавой» и «прошмандовкой» не называлась. Впрочем, разговорами это назвать было трудно, потому что говорила – а вернее, орала! – в основном тетка, а ее кроткий муж предпочитал помалкивать.