Тёмный аквалангист - страница 3

Резвится ветерок, вздувая флаг турецкий,

взбивает катерок эгейскую волну,

в нём праздный контингент ликует так по-детски:

полтыщи заплатил — и дуй хоть на Луну!

Вполне знакомый код — морская соль, оливы,

помёт поджарых коз, бескровная трава.

Эллада, ты опять мне кажешься счастливой,

твердыню разменяв на бухты-острова.

Но купленный ландшафт чужого полон смысла,

пугающих лакун, культурной пустоты.

Твой полис опустел, и молоко прокисло,

и козы разбрелись, и воинам кранты.

Шофёр, как истукан, сидит в рубашке белой,

он вовсе не смущён смещением времён —

колчан ему, колчан! Смотри, как мещет стрелы!

И варвар — наверху, а эллин — побеждён.

Эллада, знак подай — зачем здесь этот турок?

Где бурная Сафо, где плавный Гераклит?

Туристов меж руин — что глиняных фигурок

в музейных кладовых среди могильных плит.

Но, проиграв процесс по переплавке мира,

сквозь заскорузлый шлак сияет, уцелев,

последний артефакт истаявшего мифа —

лидийский мавзолей, пантикапейский лев.

призрачна ночью

меж морем и небом граница

воздух прозрачный

крылом слюдяным серебрится

крестики лапок

вдавили тяжёлые птицы

в палевый

сонный и нежный

прибрежный песок

      неба подкрылок

      текучими звёздами вышит

      город прижатый к воде

      затаился и слышит

      кто это с запада

      хрипло и тягостно дышит

      давящий

      медный

      победный и тяжкий песок

ветер предутренний

скомкает горькие воды

что за иллюзии

жалости нет у природы

слижет тебя и меня

и века и народы

жадный

оливковый

жирно блестящий песок

Тмин, барбарис, гипсофила, клематис, мелисса —

влажный словарик, листаемый круглые сутки.

Полон сыпучий подзол муравьиного риса,

в синих канавах истошно цветут незабудки.

Копья пионов в кропящее небо воздеты,

чуть пламенея от ласки вчерашнего снега.

Дивный Садовник, настигло меня твоё лето —

в тысячный раз только жарче любовная нега.

Нюхом пчелиным ведома, влипаю корыстно

в гроздья фонем, в корневые словесные гнёзда —

астра, астильба, лимонник, лилейник, алиссум —

сладким ознобом ещё надышаться не поздно.

Тут бы остаться — в единственном времени года,

травник и словник под нёбом блаженно катая,

не воскресать, когда скована снегом природа,

не умирать, когда осень стоит золотая.

Корнем врастает в Аид узкоглазая ива,

тёмное время впивает в смиренье жестоком —

Добрый Садовник, ответь своим чадам пугливым

нежно-зелёным, холодным твоим кровотоком.

Тронулась в рост грядок сухая наука,

магии летней бедный стыдится

                  рассудок —

иноприродны хищные зонтики лука,

инопланетна синяя кровь незабудок.

Братья зелёные, звёздные человечки,

асы секретных миссий — да вы повсюду!

Мятой шибает, как из походной аптечки,

па’сти больничной, лопнувшего сосуда.

Рухнуть, припасть, плакать в чужие лица,

боль выдыхать из лёгких,

                  как символ веры —

так и уснуть, сжимая листок мелиссы,

облаком сна утекая в иные сферы.

Катит поток, не разбирая дороги,

возле бутонов воронками завиваясь,

плещет в края, гомонит, обжигает ноги —

всё для того, чтобы жизнь проросла,

                  как завязь

сквозь силовые поля, толщи, сгущенья,

                  массы,

грянув победу, что было всегда присуще

маминой жизни — невидимому каркасу,

крепко хранящему дачные наши кущи.

Воронёным когтём, дымящимся стеклорезом

вспорот сон мой предутренний — охранительное стекло.

Там и жди меня, мама, — за Дантовым мёртвым лесом.

      Рассвело…

Из-под полуприкрытых век

посторонним взглядом — чужедальним, неразогретым —

слежу, как день наливается чёрным светом

и в открытую форточку чёрный влетает снег.

Где’ уж больше — досыта наигрались в дочки —

матери, в любовь и ненависть. Отходит наркоз игры

на краю затягивающей дыры —

      выбываем поодиночке.

Он встречает тебя — твой сын, переплывший время.

Всё печалилась — как там? И весточки не пришлют…

Всё в порядке, мама — на десантной его эмблеме

крылья ангелов поддерживают парашют,

      обрывающийся с небес…

Но покуда со мной остаются мои живые,

влага жизни уходит в отростки прикорневые —

рахитичный, весёлый, густо шумящий лес,

бестолково охватывающий кольцом

последний клочок ледяной безнадёжной глади,

где стоим, растерянно в небо глядя,