Темный Апостол - страница 58

Хотя Варн ненавидел башню так же, как захватчиков и надсмотрщиков, он ощущал странно отеческие чувства к массам камней и кровавого цемента. Сначала он противился этому жуткому самовнушению, но поступки других рабов, особенно скованного вместе с ним бывшего телохранителя Пиерло, изменили его.

Две рабочих смены назад случилось нечто. Это было два дня назад? Или два часа?

Пиерло, как убедился Варн, едва держался на грани рассудка. Он нередко случайно слышал, как бывший телохранитель что-то шепчет себе или кому-то, кого мог слышать только он. Прикрепленный к его лицу живой черный модуль странно изменил его голос, сделав его гортанным, хриплым и диковатым. По сути, он звучал неуловимо похоже на голоса злобных надзирателей. Варн знал, что также переменился и его голос.

И когда Пиерло говорил сам с собой, Варн заметил, что тот нежно поглаживает камни под собой, словно лаская любимую соляную гончую семьи. Это действовало на нервы, но Варн мало думал об этом с тех пор, как начал слышать постоянный шум голосов сквозь гул воплей Диссонанса. По крайней мере, он еще противился желанию ответить на эти голоса.

И когда Пиерло гладил твердый камень, Варн услышал плаксивый вопль и повернулся к его источнику. Каменный блок, один из миллионов в растущей башне, был опущен на место, но из-за некой ошибки, он был поставлен неправильно. Он сломал ноги трем рабам и покачивался на грани высокой стены. Один из паукообразных кранов напрягся, чтобы его переместить, но было ясно, что камень упадет. Крича от ужаса, Пиерло и многие другие рабы вскочили на ноги, а Варн ощутил вспышку горя и страха.

Блок выскользнул из когтей крана и перевалился через стену, скользя и ударяясь о камни внизу. Сотни тонн камня мотались в разные стороны, падая все дальше, прежде чем исчезнуть в низко зависших облаках смога. Люди со сломанным ногами горестно кричали, но не от боли. Они ползли к краю стены, их ноги ужасно искривились, и с переполненными от слез потери глазами они взирали на падение камня.

Пиерло упал на колени, крича в небеса. Желудок Варна сжался, и он ощутил в груди такую пустоту, что хотелось плакать. Он затряс головой, понимая, о чем думал, но боль осталась. И на всей башне рабы кричали от горя.

Варн не сомневался, что это было дальнейшей деградацией его рассудка, ведь как иначе он мог поверить, что такая конструкция осознает себя как сущность? Но он был уверен в этом. Башня обезумела от боли, когда упал камень, и возводившие ее рабы тоже ощутили это. Это было ощущение родителя, ребенок которого болеет, а он ничем не может ему помочь.

Он ненавидел башню, но когда пришло время смены, он понял, что ему трудно уходить. Поездка на хрупком решетчатом элеваторе, карабкавшемся по узким уровням башни на своих металлических паучьих ногах, оказалась тяжелой. Боль от разделения была сильной, пусть это и пугало его. Другие рабы кричали и открыто плакали, просовывая через решетки пальцы, чтобы потрогать камни башни, пусть и теряя пальцы при движении элеватора.

Сон не успокаивал Варна, ведь всякий раз, закрывая глаза, он возвращался в адскую землю из освежеванных трупов. Только теперь там были и высоченные здания из тел, огромные сооружения, достигающие бурлящих небес. Из них доносился звон колоколов и гул монотонных песнопений. Он проснулся весь в поту, и его немедленно ударила боль разделения; Варн хотел работать на вершине башни.

Гул Диссонансов поведал ему, что у башни есть имя. Они называли ее Гехемахнет. Варн не знал этого слова, но чувствовал, что оно правильно.

Ему уже казалось, что Гехемахнет дышала, и он мог чувствовать пульс ее огромного сердца в вибрации камней под ногами.

Когда Варна посещали такие мысли, он молился Императору, но ему было все труднее вспоминать слова, которые вдалбливали в него священники Эклезиархии.

Он посмотрел на Пиерло, который размазывал кровавый цемент по поверхности камня. Роба мужчины сползла, и под ней было нечто, нечто, что не могли спрятать даже слои запекшегося цемента.

— Что у тебя на плече? — прошептал Варн, и голос показался ему чужим.

Пиерло раздраженно поднял глаза, словно его мысли грубо прервали. Он натянул разодранную робу обратно, скрыв знак, и продолжил работать с опущенной головой.