Темный принц - страница 67

Со мной все будет в порядке, Михаил. Правда в том, что мне довольно трудно принять такого рода вещи даже от тебя. Поэтому я никогда не смогу принять это ни от одного из них. Со мной все будет в порядке. Я обещаю.

Я люблю тебя, малышка. Это слова твоего народа, но они идут от всего сердца.

Михаил собрал остатки сил, чтобы послать просьбу единственному человеку, которому он мог довериться, чтобы гарантировать безопасность Рейвен.

Она закрыла глаза, понимая, что должна позволить ему уйти, прежде чем силы оставят его.

Спи, Михаил. На языке твоего народа ты мой Спутник жизни.

После того как он ушел, она еще долгое время лежала, уставившись в потолок. Она еще никогда не чувствовала себя такой одинокой, такой опустошенной. Она обхватила себя руками, уселась на лоскутном одеяле и стала раскачиваться всем телом. Она всегда была одинока и научилась довольствоваться собственной компанией, как маленький ребенок.

Рейвен вздохнула. Это так глупо. С Михаилом все будет хорошо. Она могла почитать, поучить язык. Язык Михаила. Она босиком прошлась по комнате. Почувствовала, что замерзла, и растерла тело руками, чтобы согреться.

Включив лампу, Рейвен вытащила из чемодана купленный недавно роман в мягкой обложке, решительно настроенная вникнуть в замысловатый детективный сюжет, сдобренный любовной линией. Она продержалась около часа, прочитав первую главу несколько раз. Но Рейвен была настроена решительно, пока не осознала, что не понимает ни единого слова. В раздражении она швырнула книгу через всю комнату.

Что же ей делать с Михаилом? В Штатах у нее нет ни семьи, ни кого-либо еще, кто стал бы беспокоиться, если б она не вернулась. После всего, что случилось, ей все еще хочется быть рядом с Михаилом — она должна быть рядом. Здравый смысл подсказывал ей уехать, прежде чем все зайдет слишком далеко. Но ни в душе, ни в сердце не оставалось здравого смысла. Рейвен устало провела рукой по волосам. Она не желала возвращаться к работе по выслеживанию серийных убийц.

Так что же делать с Михаилом? Она так и не научилась говорить ему «нет». Она знала, что это любовь. Она встречала несколько пар, которые по-настоящему любили друг друга. Но то, что она чувствовала к Михаилу, было чем-то большим. Больше чем страсть и теплота, это граничило с одержимостью. Каким-то образом Михаил находился внутри ее, течет в ее крови, оборачивается вокруг ее сердца. Он как-то вошел в ее сознание, украв потаенную часть ее души.

Ее тело не просто страстно желало его, горело для него — от потребности в нем у нее мурашки бежали по коже. Она была похожа на наркомана, отчаянно нуждающегося в наркотике. Что это — любовь или болезненная одержимость? Кроме того, есть и другие чувства, которые Михаил к ней испытывает. Его чувства всегда настолько обнажены. По сравнению с тем, что он испытывал к ней, ее собственные чувства казались ей жалким подобием. Их отношения пугали ее. Он был собственником, диким и неприрученным. Он был опасным — человек, который управляет остальными, который привык к абсолютной власти. Судья, присяжные и палач. Так много людей зависит от него.

Рейвен закрыла лицо руками. Он нуждается в ней. У него больше никого нет. Он действительно нуждается в ней. Только в ней. Она не была уверена, откуда знает это, но она знала. И не сомневалась. Она видела это в его глазах. Они были холодными и бесчувственными, когда он смотрел на других. И в тех же самых глазах была теплота, когда он смотрел на нее. Его рот мог быть твердым, даже жестоко изогнутым, пока не смягчался, когда он смеялся вместе с ней, разговаривал с ней, целовал ее. Он нуждался в ней.

Она снова стала вышагивать по комнате. Его традиции и образ жизни так отличались от того, к чему она привыкла.

«Ты напугана, Рейвен, — сказала она самой себе и прижалась лбом к оконной раме. — Ты действительно боишься, что никогда не сможешь его покинуть».

Он обладал такой властью и так бездумно ею пользовался. Даже более того, если быть справедливой. Она нуждалась в нем. В его смехе, в том, как он дотрагивался до нее — так нежно, с такой любовью. В том, как он страстно желал ее, в его пристальном взгляде, горящем, голодном и собственническом, в его желании, таком настойчивом, что он становился неуправляемым. В его речи, в его уме, в его чувстве юмора, настолько ей близком. Они принадлежали друг другу. Две половинки одного целого.