Тень рыцаря - страница 7

– Так не я привык хвастаться своей честью, – ответил я. – Не говоря уж о том, что не я решил напасть под покровом «мглы», чтобы убить тринадцатилетнюю девочку. Во тьме. Как убийца. И трус.

Я думал его разозлить. Обычно мне удается возбудить в рыцарях желание тут же меня убить. Но он лишь рассмеялся.

– Именно поэтому вам, плащеносцам, никогда не стать рыцарями.

– Потому что мы не убиваем детей? – Я снова ткнул в него клинком, но рыцарь отбил его рукой.

– Потому что вы считаете, что честь проистекает из действий. Это все равно что думать, будто конь, бьющий копытом три раза, когда ему показывают три яблока, является ученым мужем.

Он провел быструю серию коротких яростных ударов и с каждым разом бил все сильнее и сильнее – я уворачивался как мог, пытаясь избежать нападения. Отступая назад, я молился святой Верте, Бегущей по волнам, прося ее не дать мне споткнуться о камень или корень дерева и упасть. Я давно распрощался с надеждой дожить до преклонных лет, но все еще уповал на то, что мне удастся погибнуть более достойной смертью, а не просто рухнуть обезглавленным трупом в грязь.

– Честь даруется богами и лордом, – важно произнес рыцарь, продолжая атаковать. – Ее невозможно заслужить, заучив наизусть именослов или детские стишки. Что для тебя грех, шкурник, то для меня – добродетель.

Он обрушил на меня клинок под таким странным углом, что мне пришлось парировать его сразу двумя рапирами. Удар оказался настолько сильным, что едва не выбил клинки у меня из рук.

– Даже самое добродетельное деяние твоей короткой никчемной жизни не принесет ничего хорошего, – продолжил он. – Но боги изольют на меня свои благословения, когда я выбью весь дух из этой маленькой сучки… этой… су…

Он замолчал – наверное, потому, что острие моей рапиры наконец-то нашло зазор под маской, прикрывавшей лицо. Я всаживал клинок ему в рот до тех пор, пока он не вышел с обратной стороны черепа и не уперся в шлем. Рыцарь рухнул на колени, его тело билось в конвульсиях: он еще не умер, но собирался покинуть наш мир.

Иногда Кест надо мной смеется за то, что я слишком много говорю во время драки, но, в отличие от некоторых, я достаточно тренировался, чтобы не ослаблять внимания, когда делаю это.

Я вынул клинок и отдышался, когда мой противник упал на землю. Только тристианский рыцарь мог сказать, что для соблюдения чести не обязательно поступать честно и убийство ребенка может быть оправдано, если этого требует господин, которому он служит. Ну вот и получил. Это моя страна: в ней я родился и провел большую часть своей жизни, пытаясь защитить ее от подобных людей. Если для этого требуется убить несколько рыцарей, что ж – так тому и быть, подумал я и глубоко вздохнул, пытаясь успокоить сердце.

– Брасти! – позвал я.

Никто не ответил, и я испугался, подумав, что он погиб. Брасти имел при себе клинок, но управлялся с ним не слишком хорошо, особенно в близком бою. Мне нужно было найти его и Кеста, чтобы защитить Алину. Я слишком долго провозился с рыцарем.

Тысяча чертей! Нам не следовало так долго оставаться в деревне. Они, несомненно, надеялись, что мне станет лучше, но этого не произошло. Не нужно быть великим стратегом, чтобы понимать, что если тебе приходится сражаться с силами, превосходящими тебя в пятьдесят раз, то нельзя подолгу оставаться на одном и том же месте.

Я бежал сквозь мглу, исполненный ярости и чувства безысходности, и запнулся о чье-то тело, лежащее на земле. Поднявшись на ноги, я нагнулся над ним и сквозь дым разглядел тело девочки в голубом платье, истекающее кровью; руками ребенок закрывал лицо, словно пытался защититься от смертельного удара.

Склонившись над телом девочки, я слышал лишь свое жесткое затрудненное дыхание и собирался с силами, чтобы посмотреть на нее. Святой Загев, Вызывающий слезы песней, прошу тебя, нет, не сейчас… Пусть это будет кто-то другой. Я встал на колени и убрал руки с лица девочки.

Глаза ее были широко распахнуты, открытый рот застыл, скривившись от страха и боли, когда удар клинка раскроил ей череп; струящаяся кровь окрасила рыжие волосы багровым.