Тень ветра - страница 43
– А что, магазин сдается? – спросил я.
– А вы разве не затем пожаловали?
– Вообще-то нет, но, кто знает, вдруг заинтересуюсь.
Консьержка нахмурилась, не зная, как лучше поступить: считать меня вертопрахом или истолковать свои сомнения в пользу обвиняемого. Я изобразил свою самую обворожительную улыбку.
– Давно магазин закрылся?
– Да уж лет двенадцать, с тех пор как старик умер.
– Сеньор Фортунь? Вы знали его?
– Я, милок, вот уж сорок восемь годков торчу на этой лестнице.
– Тогда, возможно, вы знали и сына сеньора Фортуня?
– Хулиана? А как же.
Я достал из кармана обгоревшую фотографию и показал ей.
– Не могли бы вы сказать, юноша на этом снимке и есть Хулиан Каракс?
Консьержка недоверчиво взглянула на меня, взяла фотографию и уставилась на нее.
– Вы его узнаете?
– Каракс была девичья фамилия его матери, – сурово заметила консьержка. – Да, это Хулиан. Я помню его этаким блондинчиком, а здесь, на фото, волосы его, кажись, темнее.
– А не скажете ли, кто эта девушка рядом с ним?
– А кто спрашивает-то?
– Ох, извините, меня зовут Даниель Семпере. Я пытаюсь разузнать что-нибудь о сеньоре Караксе, то есть Хулиане.
– Хулиан уехал в Париж еще в восемнадцатом или девятнадцатом году. Отец хотел в армию его определить и все такое. Небось мать увезла бедняжку, чтоб он туда не загремел. Сеньор Фортунь остался один, здесь, на последнем этаже.
– А Хулиан когда-нибудь возвращался в Барселону?
Консьержка молча на меня посмотрела:
– Вы чего, не в курсе? В том же году Хулиан помер в Париже.
– Извините?
– Я говорю, скончался Хулиан. В Париже. Вскоре по приезде. Уж лучше б в армию пошел.
– А можно спросить, как вы об этом узнали?
– От его отца, как же еще? Он сам мне сказал.
Я задумчиво кивнул:
– Понятно. А он не говорил, от чего умер его сын?
– Вообще-то старик был неразговорчив. Хулиан уехал, а немного погодя пришло письмо, и когда я его спросила, что за письмо, старик сказал, что сын его помер и если еще чего пришлют, можно выкинуть. Что это у вас с лицом?
– Сеньор Фортунь вас обманул. Хулиан не умер в 1919 году.
– Да вы что!
– Он жил в Париже по крайней мере до 1935 года, а затем вернулся в Барселону.
Лицо консьержки осветилось.
– Значит, Хулиан здесь, в Барселоне? Где?
Я молча кивнул, надеясь таким образом подвигнуть консьержку рассказать мне что-нибудь еще.
– Матерь Божья… Вы меня обрадовали, хорошо, если жив, уж очень он был ласковым в детстве, правда, со странностями, и к тому же страсть как любил фантазировать, но что-то в нем такое было, отчего его все любили. В солдаты он не годился, это было сразу видно. Моей Исабелите он ужас как нравился. Знаете, одно время я даже думала, они поженятся, и все такое, дело-то молодое… Можно еще взглянуть?
Я снова протянул ей фотографию. Консьержка долго смотрела на нее, как на талисман или обратный билет в свою юность.
– Знаете, просто невероятно, ну прямо как сейчас его вижу… а этот ненормальный сказал, что он умер. Есть же такие люди… А каково ему было в Париже? Уверена, он разбогател. Мне всегда казалось, что он станет богачом.
– Не совсем. Он стал писателем.
– Сказки сочинял?
– Что-то в этом роде. Романы.
– Для радио? Здорово! Знаете, меня это не удивляет. Еще мальчишкой он все рассказывал истории детям из соседних домов. Летом моя Исабелита с племянницами забирались по вечерам на крышу послушать. Говорят, он никогда не рассказывал дважды одно и то же. Но все о душах и мертвецах. Я же говорю, он был немного странный. Хотя при таком отце вообще чудо, что он не свихнулся. И меня не удивляет, что в конце концов жена его бросила, мерзавца эдакого. Поймите, я ни во что не лезу. По мне, так это и впрямь не мое дело, только человек этот был недобрым. Здесь, на лестнице, рано или поздно все становится известно. Знаете, он ее бил. Постоянно слышались крики, полиция не раз приезжала. Нет, я понимаю, муж должен жену поколачивать, чтоб больше уважала, а как же иначе, ведь вокруг одно распутство, и девочки растут уже не такими, как раньше, но этот лупил ее за просто так, понимаете? У бедной женщины была единственная подруга, моложе ее, по имени Висентета, она жила тут на пятом этаже, во второй квартире. Иногда бедняжка пряталась у нее дома от побоев. И рассказывала ей разные вещи…