Тень жары - страница 12

– Послушай. Что все-таки произошло?

Она не ответила, я вышел на кухню, присел на табуретку и сказал, обращаясь к старухе, торчащей в окне напротив, что слишком в нашем деле много неясностей.

Я выкурил сигарету и вернулся в комнату.

Девушка с римских окраин стояла у зеркала и промакивала платком влажные глаза.

– Ничего, — сказало мне ее отражение. — Просто это не твое дело… Когда-нибудь я тебе расскажу.

– О чем?

– Да так. Расскажу. Может быть.

Только часов в десять я выбрался из квартиры-портмоне. Я намеревался заехать домой, переодеться и побриться. Какая-то сволочь слила ночью весь бензин из бака. Пришлось бросить машину у подъезда моей новой знакомой и двигаться своим ходом. Через двадцать минут у метро меня "снял" стального оттенка "москвич".

Звонить по телефону нет смысла — она скорее всего бросит трубку. Наверняка не захочет отпереть дверь. Но мне необходим тет-а-тет. Если она начнет выкобениваться, я найду способ ее разговорить. Да и запертая дверь не помеха. Откланиваясь четыре дня назад, я прихватил с собой запасной комплект ключей — нашел на кухне, в пустой сахарнице, и позаимствовал на всякий пожарный случай.

Теперь еще не пожар, но ключи пригодятся.

Отпирая дверь, я понял, что сгубил в себе квартирного вора. Я вошел бесшумно, и они ничего не услышали.

Я сказал — они. Девушка с римских окраин была явно не в одиночестве — в прихожей висела чья-то сиреневая пуховка.

Дверь в комнату у нее застекленная. Стекло матовое — тонкий слой жиденького кефира, кефир сильно разбавлен водой и потому позволяет различить происходящее в комнате, а происходит там все то же.

Я толкнул дверь ногой и вошел.

Забавное это занятие — наблюдать, как ведут себя абсолютно голые люди, если их застать врасплох: женщина инстинктивно прячет грудь за крестом рук, мужчина стыдливо прикрывается и подгибает колено, принимая позу человека, которому очень хочется писать.

Очнувшись от короткого шока. Девушка с римских окраин с криком "сво-о-о-лочь!" кинулась на меня — если в какой-то из прошлых жизней она кем-то и была, то уж наверняка не одуванчиком, а скорее кошкой. Если от таких энергичных наскоков не обороняться, то запросто можно остаться без глаз — я на долю секунды опередил ее: правой перехватил ее руку, а левой заехал в ухо, несильно, но достаточно хлестко. Она опрокинулась на ложе любви.

Теперь — ее приятель.

Я сразу отметил, что он сильно близорук. Он плохо ориентировался в пространстве, и успокоить его, полузрячего, труда не составляло; освежившись ветром, который он поднял, бестолково размахивая руками, я точно уложил удар ему в солнечное сплетение. Он вывалил язык, переломился пополам и углом рухнул на пол.

– Ну уж извини, — сказал я Девушке с римских окраин. — Вы первые начали…

Она плакала, тихо, монотонно — так плачет собака, у которой отняли щенков. Что-то здесь было не так.

Похоже, что я опять сделал глупость.

Я прошел в ванную, намочил полотенце, положил парню на лоб. Она успела накинуть на себя халатик. Вдвоем мы натянули на него трусы, затем я перетащил его на кресло; он приходил в себя, в его беспомощных глазах медленно прорастало выражение осмысленности.

– Ничего, сейчас пройдет, — ободрил я его. — В другой раз бей ногой в пах. Это эффективнее.

Я взял с тумбочки очки и нацепил их ему на нос.

Господи, он оказался студентом. Точно тем персонажем, каких малюют карикатуристы, если им надо изобразить не каменщика и не сапожника, а вот как раз именно студента, шурика: худ, анархически всклокочен, толстые стекла очков и абсолютная неприспособленность к жизни.

Он вопросительно смотрел на Девушку с римских окраин.

– Брось, приятель, — успокоил я. — Оставь догадки, это все так, ерунда… Мы с Алисой друзья детства. Мы в школе занимались в авиамодельном кружке. Вчера наш авиамодельный учитель скончался, вот я и пришел сообщить ей скорбную весть. Да, между нами была. когда-то пылкая любовь, но это была любовь к планерам. Алиса! На два слова…

На кухне я закурил, выглянул на улицу. Старуха в противоположной стене колодца была на месте. Я послал ей воздушный поцелуй, она никак не отреагировала.