Тени Атлантиды - страница 5

Скоро лагерь начнет просыпаться. Завьются дымки от костров под походными котлами, на вертелах будут жариться туши, распространяя вокруг чудесный аромат, послышится топот табунов — это пригонят с ночного пастбища боевых коней. Наконец трубач протрубит зарю, и проснувшийся лагерь засуетится, как большой растревоженный муравейник. Послышатся разговоры воинов, приводящих себя в порядок после сна, выкрики десятников, пытающихся построить воинов на завтрак. Сотники проведут перекличку, придирчиво осматривая строй и, если надо, тут же наказывая нерадивых. Потом воины свернут палатки, конники оседлают лошадей. Тысячники, выслушав доклады сотников, прикажут строиться для выступления, формируя походную колонну в определенном заранее порядке. В это время король проведет совет с военачальниками и советниками и определит дальнейший путь войска. Затем вестовые объедут колонну и сообщат командирам приказы короля.

Король, блистая доспехами, проведет смотр войск. После этого жрецы принесут жертвы богам, моля их о победе. И тогда король даст сигнал выступать. Застывшая колонна придет в движение. С гиканьем пронесутся конные разъезды — глаза и уши наступающей армии. Скорым маршем выступит передовой отряд, который быстро оторвется от главных сил. Возглавит основные силы король со своими советниками и телохранителями. Следом жрецы понесут паланкин со Щитом Хотата — талисманом, главным сокровищем Валузии, а за ними стройной колонной двинется войско. Последними тронутся обоз и боевая стража.

Пройдет совсем немного времени — и лагерь опустеет. Останутся ров, частокол и кучи мусора — следы пребывания человека. Только шакалы — священные животные бога Инпу, вечно снующие по кладбищам, разрывающие могилы, чтобы души умерших, проводниками которых они служат, могли попасть в подземное царство, — проводят уходящую армию. Они знают: теперь лагерь достанется им.

В это утро король проснулся очень рано: ему снились тревожные сны. В шатре стоял полумрак, сквозь ткань просвечивали воткнутые снаружи в землю факелы.

Как только армия выступила из Валузии в поход против Кхешии, его начали преследовать по ночам кошмары.

Он поведал об этом жрецам Валки, и те определили кхешийское колдовство, подтвердив тем самым подозрения короля: за свою долгую жизнь он научился безошибочно угадывать магию, направленную против него.

Жрецы вручили ему талисман, оберегающий сон, и кошмары сменились тревожными снами, но король, привыкший к постоянной опасности, не придавал им особого значения.

Рядом, не просыпаясь, шевельнулась Иссария, устраиваясь поудобнее. Король окинул взглядом шатер: большую часть пространства занимала походная постель с потухшей жаровней в ногах, справа стояли столик с зеркалом, заставленный женскими безделушками, и несколько кресел, слева — сундук с гардеробом.

Незадолго до сигнала зари его должны были разбудить, но Кулл, не дожидаясь этого, решил подышать свежим воздухом. Он осторожно поднялся с постели и, одеваясь, бросил взгляд на безмятежно спящую Иссарию. Правильно, что он взял ее с собой, ведь здесь, под охраной армии, она в полной безопасности…

Впрочем, дело не только в этом.

Атлант задержался у выхода из шатра, пристально глядя на светловолосую девушку. Неужели он наконец отыскал ее, ту единственную, которая суждена была королю самими богами? Неужели это случилось?

Кулл хотел и не хотел верить в это. Жизнь приучила его не доверять женщинам. Почему-то судьба каждый раз поворачивала так, что, стоило ему увлечься какой-нибудь красавицей, беспощадный рок тут же обрушивался на Кулла.

Либо ужасная смерть поджидала саму возлюбленную варвара, либо король узнавал, что она таила недобрые замыслы и плела интриги против него. Как бы то ни было, но редкая связь с женщиной у Кулла длилась дольше одной ночи. И после каждой из них недоверие к женщинам у него становилось все сильнее, пока наконец атлант не решил окончательно, что слабый пол не для него. Возможно, другие люди созданы для любовных утех и радостей семейного очага, но не он.

Ему, Куллу, судьба назначила уделом лишь боевой топор, войну, кровь, огонь и вино. Ни покой, пи простые радости жизни не суждены ему на жизненном пути. В этом была горечь, но такова истина, и со временем король признал ее и смирился.