Тени и отзвуки времени - страница 15

Вижу, все это ему не по вкусу; дай, думаю, зайду с другого конца. И говорю: «По-твоему, талант проявляется только в изящных искусствах. Это неправда. Во всяком деле нужен свой талант. У тебя, к примеру, великий дар делать деньги. Богач, он всегда талантливей бедняка, а главное — его талант можно точно определить и измерить. Во сколько раз у тебя больше денег, настолько ты и талантливей. Тогда никто не посмеет фыркать над твоими стихами, отворачиваться от твоих картин. Счет в банке — твой бессмертный шедевр, и укажи мне критика, который его осудит. Да ты загляни в газеты: богатство — главный двигатель прогресса. Богачи — самые утонченные люди, их не заботят мелкие житейские блага. Им ничего не нужно, у них все есть. А кто занимается в наше время благотворительностью? Кто врачует ужасные язвы общества? Что-то я не слыхал про бедняков, жертвующих на больницы! И не видал ни одного нищего, который построил бы дом призрения! В чьей власти, я спрашиваю, помочь расцвету искусства? Талантливый богач может помочь талантливым художникам и писателям, стоит им только воспеть этому богачу хвалу. Да и вообще, вдумайся: художник творит, чтобы продать свое произведение; сокровища духа он уступает за бренный металл, а богач отдает деньги, получая духовные ценности. Так кто же, я спрашиваю, стремится к возвышенному и прекрасному и кто — к земному, сугубо материальному?

Нгуен подкрепил свой ораторский пыл рюмкой вина и продолжал:

— Увы, дорогая мадам, все мои тонкие аргументы не возымели никакого действия. И тогда я решил: «Буду краток и прям!..» «Слушай, — говорю я ему, — человек должен знать свое место. Как ты ни лезь вон из кожи, поэтом тебе не быть. Не пиши, прошу тебя, больше стихов. Упаси тебя бог их печатать или распевать их на старинный манер. Иначе тебя привлекут к суду за членовредительство (ибо глаза и уши, в конце концов, равноправные органы нашего тела!); а в случае рецидива, тебе припаяют статью о преднамеренном покушении на убийство. И не верь, умоляю, льстецам, утверждающим, будто у тебя есть талант. Гони их в шею!.. Не хочешь гнать? Ну что ж, ценю твою деликатность. Тогда едва лишь они откроют рот, вели им молчать, дай каждому денег и с почетом проводи за дверь. А тех, кто придет снова, гони в три шеи. Вот увидишь, люди будут восхвалять твою скромность.

Ты вроде любил меня, водил в театр, поил, кормил. И я в знак благодарности даю тебе эти искренние советы. Если после всего сказанного ты решишь, что я тебя презираю, спорить не стану. Но ведь и презрение это — искреннее, а значит, советов моих не испортит». Тут, гляжу, он начинает пыжиться, как индюк. «Понимаю, — говорю я, — у такого мыслителя, как ты, лучшие аргументы — кулаки. И если твои кулаки позволят кому-то тебя переспорить, ты, боюсь, заболеешь от горя. Да и люди тебя засмеют. Нет, не могу я выставить вас на посмешище: еще расхвораетесь от огорчения, потратитесь на докторов. Бейте меня, не стесняйтесь… Ну, бейте же! Да поторапливайтесь, у меня еще деловое свидание…»

Вторая бутылка вина фатальным образом распалила красноречие Нгуена. Он говорил и говорил без конца. Лыу заслушалась и позабыла про еду. Хоанг же, слыхавший все это не раз, с видом опытного провизора смешивал в своей пиале соусы и приправы, время от времени подливая оратору вина.

— Ну и как — побил он тебя или нет? — в сердцах спросила Лыу.

— Представляете, дорогая мадам, он даже рукава засучил, а драться — не знаю уж, что ему стукнуло в голову, — не стал. Я отвесил ему поклон и удалился.

— А потом?

— А потом мы с ним перестали здороваться. Не узнаем друг друга при встрече — и все. Но однажды он подослал ко мое своего дружка и тот пригрозил мне: «Если не перестанешь нас задирать, так и знай, сделаем из тебя отбивную…»

— Скажи, а он и вправду бездарен? — снова спросила Лыу.

— Ах, мадам, неужто я стал бы тратить столько слов, чтоб опорочить талант? Да при моей лени его бы давно уже успели оклеветать другие. А потом, если речь идет о настоящем таланте, хула в конце концов всегда обернется похвалой. Похож ли я на завистника?! Гляньте-ка сами на его физиономию в зеркале на стене. Ну как, бездна глубокомыслия, не правда ли?