Тени и отзвуки времени - страница 39
А Нгуен не провел дома, в Ханое, и двух дней, как к нему заявился старинный приятель по имени Бинь и затеял форменный допрос с пристрастием.
— Не вздумай увиливать! — кричал он. — Давно ты свел дружбу с этим подонком Моем? Что?! Не сводил?.. Расскажи кому другому…
— Да откуда у тебя эта блажь?
— Блажь? Я, между прочим, три дня отдыхал в Шамшоне[39].
— Поздравляю.
— Ты не увиливай! Не увиливай! Я три дня отдыхал в Шамшоне и своими глазами видел, как ты вместе с Моем купался в море. Ты был в синих плавках, а он в красных. Что, попался?
— Ну, если насчет плавок…
— Я сперва загорал рядом с вами, у самых мостков.
— Такая честь…
— Брось! Вы-то меня даже не заметили. Да и до того ли вам было! Держались за ручки, как голубки, и скакали в волнах. Глаза бы мои на вас не смотрели! Пришлось искать для себя другое место.
— О, я в отчаянье.
— Мне этот Мой противен! Ты и сам его раньше не жаловал.
— Какая ерунда. Почему ты не подошел ко мне? Не поздоровался, наконец?
— Вот еще! Мне бы тогда пришлось воздавать почести и этому ублюдку. Я, брат, этикета не нарушил; вы ведь меня не видели, значит, и обидеться не могли. А потом, я боялся вас смутить. Если память мне не изменяет, на свете не было злейших врагов, чем вы. И вдруг — просто парочка неразлучников.
Нгуен усмехнулся и встал. Сигарета его почти догорела, и он, прикурив от нее новую, поднял глаза к небу.
— Может, объяснишь, чем тебя так очаровал твой новый высокоученый друг?..
Нежданный вопрос этот заставил Нгуена задуматься. Он думал четыре дня, и пять, и целую неделю. А на восьмой день к нему явился в сопровождении орды носильщиков удивительно знакомый человек, костюм его был измят и запылен после дальней дороги, на лице и костлявой шее чернели отметины паровозной сажи.
— Я к вам прямо с поезда, — сказал Мой.
Он мог бы и не говорить этого, все было и так ясно. Но почему он явился сюда прямо с поезда? Неужто те несколько дней, когда они виделись в Тханьхоа, дают ему право вот так запросто вторгаться в чужой дом? Нет, тут что-то не так!
Нгуен предложил Мою стул и, свято блюдя законы гостеприимства, кликнул мальчишку, чтобы тот принес кувшин с водою и таз — умыться гостю с дороги.
Но Мой остановил его:
— Нет-нет, я только отдам вам посылку и сразу — домой.
Тут лишь Нгуен разглядел в руках у него красивый алюминиевый котелок. Мой поставил котелок на стол, и в нем задрожала — у самой крышки — маслянистая красная жидкость.
— Извольте, — улыбнулся Мой, — креветки под острым соусом. Шедевр кулинарного искусства моей матушки. Приготовлены специально для вас. Велено было доставить деликатес на ваш стол без промедления, не то пропадут вкус и запах. Да и хранить его долго не рекомендуется… Вы уж не обессудьте, матушка убеждена, будто мы набиваем здесь брюхо всякой дрянью и спасти нас от смерти может только домашняя кухня. Она мне с каждой оказией посылает свою стряпню. А уж когда сама приезжает — везет целый вагон: тут и блинчики, и колбасы с паштетами, крабы, треска в соусе. Я после ее визитов погибаю от обжорства… — Он встал. — Ну, мне пора. Хорошо, что застал вас. У меня, можно сказать, гора с плеч свалилась.
Нгуен не нашелся с ответом, а Мой, откланявшись, сбежал по ступенькам вниз, обернулся в дверях и сказал:
— Пойду отсыпаться, устал чертовски. Думаю, увидимся на днях. Я вас отыщу.
Конечно, Нгуен предвидел заранее, что встречи их в Тханьхоа еще принесут свои плоды. Но ничего подобного он не ждал. Креветки под острым соусом… Кулинарный шедевр… О небо! Бедная старая Фан — покупала их, варила, отправляла… Как это говорит Мой? «С оказией»! Она в сыне души не чает и друзей его любит. Жаль, ошиблась старуха: он ведь не друг Мою.
Время шло, а Нгуен все сидел, уставясь на белый котелок с красными креветками. Какая гармония формы и содержания! Легкий, почти невесомый металл — сверкающий символ нашего механического века. Он прикоснулся к округлому боку котелка, и звездочки жира замерцали в багряной пучине соуса.
Что же делать? Его хваленый мозг был явно бессилен, да он и не пользовался этим утонченным аппаратом для решения бытовых проблем.