Тени и отзвуки времени - страница 63

Приняв окончательное решение, я отправился в гости к Фук Као. Он лежал на топчане, подперев рукой лоб, и был погружен в какие-то мрачные думы. Желая развлечь друга, я побренчал монетами в кармане. Меланхолия его стала рассеиваться, и я, чтобы уж в полной мере восстановить душевное равновесие Као, сказал:

— Полно вам горевать и отчаиваться. Таких одаренных людей, как вы, небо предназначает для великих и важных дел. Просто к одним удача приходит раньше, к другим — позже. А пока, в ожидании своего часа, почему б вам не погулять со мной? Кто, как не вы, мог бы научить меня жить по-настоящему, подсказать, где шагнуть вперед, где попятиться! Может, и вас бы это развлекло хоть немного…

В заключение я сообщил, что хочу позвать его в «Блаженное будущее». Готовность, с которой он принял мое приглашение, тронула меня до глубины души. Он не морщился, узнав о скромном меню, не ломался, не заставлял себя упрашивать. Просто поднялся и произнес:

— Пошли!..

Горделиво попирая ступени, я — под руку с Фук Као — поднимался по лестнице в ресторан. Мы оглядели зал, словно князья, почтившие своим посещением убогую корчму. Я заметил, что мой любимый столик свободен, и мы, придвинув ногой табуретки, важно уселись за него.

Я полностью передал Фук Као все права заказывать угощение и вести переговоры с официантом. Сам же я восседал молча и лишь поглядывал искоса: осмелится ли мой враг и сегодня вести себя непочтительно? Ничего не скажешь, Фук Као не обманул моих надежд. Он держался свободно и непринужденно, как у себя дома. Слышали б вы, как грозно и хрипло звучал его голос: «Человек!..» Слово это он выговаривал на иностранный манер, в чем тоже был свой шик. Я думаю, из полусотни клиентов, сидевших тогда в ресторане, Као окликал официантов чаще всех. Они метались от нашего столика к стойке и обратно, суетились, налетали друг на друга. Но Као было трудно угодить. Стоило кому-то из прислуги замешкаться на секунду, как он разражался неистовой бранью; причем, стараясь донести до них каждое ругательство, он бранился по-китайски, да еще на гуандунском диалекте. «Вот ведь, — подумал я, — люди считают его невеждой, а он — парень образованный, знает языки…»

Досталось в тот день и моему недругу, бранные слова изливались на него потоком. А он не осмелился даже рта открыть. О, как я торжествовал в душе! Лакированные подносы с тарелками и чашками на нашем столике сменялись будто по волшебству. И на очередное «Чего изволите?» моего поверженного врага я чуть было не ответил: «Да ничего! Сижу вот, любуюсь на твой позор, и мне даже есть не хочется!..»

Конечно, на свете ничего не дается даром, я понимал, что за такой триумф должен буду выложить все свои сбережения; но месть сладка, и я то и дело предлагал Фук Као не стесняться, заказать чего-нибудь еще.

Аппетит оказался у Као отменный, на него было любо-дорого смотреть: щеки раздуты, губы оттопырены, челюсти как жернова. Перемалывая очередную порцию, он в то же время развлекал меня приятным разговором.

— Этих подонков, — кивок в сторону официанта, — без взбучки не расшевелишь… Здешняя шушера — с норовом, до нее доходит только крепкое слово да хороший пинок в зад.

Я глядел на него с восхищением, решив про себя, что он еще очень великодушно отзывается о персонале «Блаженного будущего», я бы на его месте был построже. Рядом с Као я чувствовал себя всемогущим. Радость переполняла меня через край; даже привычные блюда казались сегодня вкуснее прежнего. К тому же в обществе такого едока, как Као, я и сам уплетал за двоих. Сегодня впервые в «Блаженном будущем» я не чувствовал робости. Невозмутимый и важный, обвел я глазами соседние столики, разглядывая каждого посетителя, словно тайный агент, выслеживающий опасного преступника.

Потом, небрежно ковыряя во рту зубочисткой, я толкнул Као под столом ногой и, скосив глаза на компанию, сидевшую рядом с нами, спросил:

— Ну-ка, угадай, кому из них придется раскошелиться за всю ораву?

Но мой вопрос — я очень хотел поддержать светский разговор — Као оставил почему-то без внимания. Он, шевеля губами, пересчитал стоявшие стопкой на нашем столе тарелки и сказал: