Тени на снегу - страница 30

– Однако, Ось… – помявшись, снова начал знающий.

– Говорят, – спокойно перебила я, – что после Гиблой тропы люди теряют всё. Прежние знания и умения, частично память, частично – нрав. Единственное, что и остаётся неизменным, и проявляется в увеличенном виде, – то, что стало внутренней причиной смерти. Думаю, Зим, тебя сгубило непомерное любопытство. Сунул нос, куда не следует, – и оказался одной ногой на Гиблой тропе. Так?

– Не твоё дело, – он резко замкнулся в себе.

– Запомни эти слова, – я расслабленно закинула руки за голову. – И говори их себе почаще, когда интересуешься тем, что тебя не касается. Извини за резкость. В следующий раз нагрублю. И будь добр, проветри. Нам-то с тобой всё ничего, мы почти бессмертны, пока честно трудимся на благо Шамира, а вот парень – человек. Может и не проснуться от дыма.

Зим недовольно засопел, и веточки так и захрустели в его пальцах. Но больше я не услышала от него ни слова, и по полу потянуло замечательно ледяным сквозняком. Я закрыла глаза и погрузилась в короткую дрёму. И хорошо бы, мама приснилась… Хотя путь ко мне ей каждый раз отыскивать непросто – Гиблая тропа и инородная сила путают даже кровные связи. Но прежде у неё получалось, и теперь получится. Обязательно.

Я проснулась резко и от странного ощущения. Чего-то не хватало… Я села, повернулась и встретила застывший взгляд Зима. Норов тоже проснулся и отчаянно тёр лицо собранным с пола снегом. Пёс чутко замер, поводя ушами. И было… тихо. Очень тихо. Сугроб больше не вздрагивал, и зима не ломилась к нашему костерку. А знающий шевелил губами, будто… считал.

– Собираемся, – велел он сипло. – Очень быстро. Это не конец. Временное затишье. Все на выход! Быстро-быстро!

Норов сгрёбся мгновенно. Только что зевал – и вот уже сноровисто собирает котелки-кружки. Я привычно прихватила тулуп. Зим одним ударом пробил стену и вышел первым. Пёс – за ним. А следом, переглянувшись, мы с извозчиком.

Знающий устремился вперёд почти бегом, и за ним пушистым хвостом потянулся растревоженный снег. Слетая с занесённой тропы, он быстро и послушно укладывался в высоченные сугробы. Тропку Зим прокладывал узкую – двум встречным не разойдись, – но нам хватило. Я даже оглядеться успела – ничего не видно из-за снежной завесы, кроме сумерек. Раннее утро. Едва светает.

Ездовой пёс живо нашёл в снегу сани, Зим шустро их выкопал и, пока Норов запрягал, расчистил дорогу. Пользуясь всеобщей отвлечённостью, я шёпотом велела Вёртке двигаться впереди нас и прогревать тропу, удлиняя проложенный путь. И пусть знающий снова заподозрит меня в непонятном. Не позволяет мне совесть ехать на чужом горбу при здоровых ногах.

Сани полетели по свежему снегу быстро и задорно. Подставив лицо ветру, я снова прислушалась к себе и поняла: предчувствие вернулось. В покое оно замерло, уснуло пригревшейся кошкой, спрятав мордочку в пушистом хвосте, а сейчас снова появилось. Зевнуло, потянулось, запустив в меня коготки, и уселось. Ждать. И я ощутила его острее, чем вчера. И снова оно почудилось неопасным.

И я тоже… подожду.

Затишье оказалось удивительно долгим – мы ехали до поздних сумерек. И, наверное, двигались бы и дальше, если бы Зим видел в темноте, как мы с псом. Но знающий скомандовал привал, хотя зима не подавала признаков злости. Ни дуновения ветра, ни снегопадов. Даже солнце несколько раз приветливо выглянуло из-за туч, и свежий снег в его лучах вспыхнул сотнями искр – на пуховом покрывале сугробов, на разлапистых елях, в морозном воздухе.

Однако едва стемнело, Зим снова нашёл поляну и обустроил очередной сугроб. Пёс за это время опять быстро сбегал на охоту и притащил несчастное пожёванное тельце. И, казалось, всё будет как вчера – и зима привычно рассердится, и ночь отзеркалит ночью.

Но – нет.

Когда голодный Норов, на завтрак и обед сжевавший мои последние бублики, скрылся с тушкой и котелком в снежном доме, Зим отозвал меня в сторону и прямо спросил:

– Сколько у тебя чар осталось? Ты же запаслась загодя?

– Мало, – недовольно сморщилась я. – Пять-семь. Из них лишь три – сильные. Вернее, они были бы сильными в мой сезон. Сейчас… увы. Осени в них – три капли вместо сотни. А что? – и насторожилась. – Кто?