Тени пустыни - страница 13
Выправив курс баржи и послушав, как ветки тальника скрипят о железо, Непес снова заговорил. Теперь он накинулся на дремавшего в углу Салиджана:
— Лоцман, эх! Раскис ты, Салиджан. Немножко снегу, немного холода, и уже дрожишь. Что? У тебя пуля в животе? И те, у кого пуля в животе, вахты не бросают.
Но на Салиджана увещевания Непеса подействовали странно. Он захихикал.
Не отрывая рук от штурвала, капитан наклонился к лоцману и воскликнул:
— О аллах, когда же ты успел нализаться? О несчастье! Один пьян вином победы, а ты сорокаградусной.
— Подумаешь, согреться нельзя, — пробормотал Салиджан. — Цени здоровье, пока не помер.
От ярости капитан даже забыл о своих хворостях.
— Туркмен от сотворения мира в рот вина не брал. Кровь туркмена водки не знает. А вы смотрите… Этот ишак напился и с ног валится. Что делать? На якорь! На якорь! На якорь!
Он кричал прямо в ухо Зуфару. Но Зуфар молчал и улыбался. С минуту Непес смотрел на него недоумевая. И вдруг вспомнил: якорь — то остался на дне реки. Баржа беспомощна. Баржа теперь — игрушка стремнин.
Физиономия старого Непеса заискрилась морщинками, хитрые глаза, такие усталые и больные, засмеялись.
— Держись за штурвал… Ты, Зуфар, не баба, я вижу. А подумал я сначала: совсем ты похож на племянника моего отца. Тоже здоровый был, веселый. Все петушился: я такой, я всем задам. Возвращался он раз из соседнего аула… Прибежал бледный. В развалинах видел Белую Старуху Иери — ер… Побила тогда седина племяннику бороду. Так испугался… Он и сейчас за дверь во двор выйти боится. А ты, Зуфар, не испугаешься Иери — ер, нет.
Зуфар все так же улыбался.
— «…Что же идешь ты войною? Что же случилось? Что же случилось?» вдруг торжественно продекламировал он.
Непес и Салиджан переглянулись.
Зуфар счастливо рассмеялся. Так смеется молодость. Молодость, которая ликует.
— Извините, капитан. Теперь лишь понял, — сказал он смущенно, — а все, что было… было… во сне…
Провожаемый взглядами Непеса и Салиджана, он отодвинул окошко штурвальной и, подставив лицо снегу и кызылкумскому ветру, закричал, полный торжества:
— «Что же случилось?! Что же случилось?!»
ГЛАВА ВТОРАЯ
Дервишеский тъарик — путь к истине
разве не ведет через горы трудностей
и пустыни бедствий?
Р у д а к и
В пустыне каждый — враг другому…
Холм был лыс. На склоне его не укрылась бы и ящерица, вертлявая, тоненькая, похожая на белуджскую девчонку, песчаная ящерица.
Позади, внизу, слепило глаза зеркало коричневых вод реки, белели вымазанные известкой лачуги пограничников — сарбазов.
На вершине холма стоял всадник — пуштун с винтовкой за спиной, в богато расшитой жилетке, в длинных белобязевых штанах.
Слабое шуршание, слабее шелеста листьев, заставило всадника круто повернуться в седле. Винтовка оказалась у него в руках. Смотрел он, жадно рыская глазами вокруг…
В пустыне каждый — враг другому. Степняк знает, что пустыня шутить не любит. Руки всадника до боли сжимали винтовку, а глаза искали, во что стрелять.
Другая пара глаз вцепилась, въелась в фигуру, в лицо всадника, следила за каждым его движением…
Солнце сияло. Воды реки внизу блестели. Черным изваянием высился всадник на гребне холма, а рядом пятнистой ящерицей распластался на горячей глине человек.
Взгляд карих глаз всадника вдруг встретился с серыми глазами распластавшегося. Только теперь пуштун разглядел, что на склоне холма, почти под копытами его коня, лежит человек и что на человеке дервишеские сливающиеся с пятнистой глиной мокрые лохмотья…
С минуту длился поединок глаз карих и серых.
Руки всадника сжимали винтовку.
«Он не наш, — думал всадник, — он цветноглазый… Откуда он взялся? На переправах Аму — Дарьи неспокойно. Твоя пуля, Сеид Мухаммед, в мгновение ока заставит его унести одежды жизни во дворец вечности. Но на нем одежда дервиша. Грех, Сеид Мухаммед!»
Пуштун шепотом разговаривал сам с собой.
Человек, распростертый на растрескавшейся глине холма, думал: «Лай собаки сейчас хуже, чем укус втихомолку. Эй ты, дурачье пуштун. Уезжай. Рано тебе откликаться на зов смерти. Не лезь не в свои дела».
Похоже, Сеид Мухаммед прочитал во взгляде дервиша угрозу и совет.