Теннисные мячи для профессионалов - страница 21

— У него одна сберкнижка?

— Несколько. Сабир не любит получать наличные. Или истратит, или выпросят — отказать не может.

— Суммы большие?

— Никогда не заглядывала. Во всяком случае, не бедствуем. И у меня тоже есть деньги.

— Предстояли ли ему какие-нибудь траты в ближайшее время?

— Крупные?

— Довольно крупные!

— Нет.

— Может, кто-нибудь попросил?

— Он мог взять деньги для первой жены. Я никогда не препятствовала. Это его дело — там ребенок, тем более девочка. Нужно то и другое. Сабир к ней очень привязан. — Тереза явно не знала о снятых со счета деньгах.

— Не собирались, например, покупать машину?

У меня есть «Жигули». В Душанбе. Правда, никак не приведем их в порядок. Одной машины нам хватит. — Она не придала значения вопросам, мысли ее заняты были другим: — Может, связаться со съемочной группой? Вдруг Сабир появился?

— Я проверю.

Для себя Денисов не делал ставку на звонки в съемочную группу.

«Все равно как человек, который потерял деньги. То и дело он заглядывает в пустой бумажник… Искать надо не там!»

Сухарев, кинодраматург Аркадий и его жена ввалились около трех ночи — голодные, усталые. Под самым Крылатским на Рублевском шоссе у них сломалась машина, около часа простояли на дороге.

— Сплошные напасти… — экзотически одетый кинодраматург снял очки-консервы, сразу же набросился на бутерброды. — От Сабира ничего?

— Нет пока.

— Аркадий, Милочка, — Тереза представила Денисову драматурга, его жену.

— Денисов, оперуполномоченный розыска.

— С Геннадием вы знакомы.

Сухарев церемонно, как перед тем в аэропорту, кивнул, отошел к окну.

— Никуда не звонили? — Аркадий хватал с блюда сразу по нескольку бутербродов.

— Первый звонок — своим. В три! Так я решила. Потом старикам Сабира, в Союз. Дальше как выйдет.

Актриса заварила кофе, в помещении, похожем на мебельный салон, запахло жильем.

— Я пока воспользуюсь телефоном. — Сухарев пошел в комнату.

— Хабибуло может что-то знать, — сказал драматург с набитым ртом. Он назвал еще несколько имен. — Подожди, надо записать всех.

— А Рахим? — спросил Сухарев.

— Мы звонили с Милой. Он в Ашхабаде.

— Тогда Рахим отпадает, — Тереза принялась разливать кофе.

— А вы почему не едите?

Жена драматурга уже несколько минут присматривалась к Денисову, ей не терпелось начать привычный треп.

— Какая ветчина! Как Тереза все красиво сделала! Я думаю, она для вас постаралась! Правда, Тереза? Что бы ни случилось, мужчина, тем более молодой, крепкий, должен есть! Без этого нельзя, вы согласны со мной?

Она чувствовала себя как рыба в воде в беспрестанном варьировании ни к чему не обязывающих полунамеков, недоговорок. Денисов в таком общении всегда проигрывал, как человек, для которого слово и дело были крепко и тяжело связаны, а любой намек становился поводом к наблюдениям и выводам.

— Вы действительно не едите ветчину? Между прочим, зря! Она совершенно свежая.

— Я знаю.

— В чем же дело?

Она делала вид, что не понимает его скованности, несвободы, нежелания есть с людьми неблизкими. Жена Жанзакова взглянула на часы:

— Три. В Душанбе шесть часов. Папа встал. Готовится сесть за письменный стол. — Она пояснила для Денисова: — Он писатель, — Тереза назвала незнакомую короткую фамилию. — Это псевдоним. Каждый день, что бы ни случилось, садится работать. И так на протяжении многих десятков лет.

— В каком он возрасте?

— Он у меня пожилой. Восемьдесят два года. Я была самой младшей в семье. А теперь мой сын.

— Ваши еще ни о чем не знают?

— Не хотела беспокоить. Расстроятся!

— На два дня исчез! — вмешалась Мила. — Аркадий неделями пропадает. Представляешь, сколько я могла подкинуть работы уголовному розыску в наше пятидесятое отделение? В «полтинник»!

— Разное отношение к мужьям, — заметил драматург, не переставая жевать.

— Ладно, — Мила смягчилась, — какая там сейчас погода, в Душанбе?

— Весна. В самом разгаре.

— Папе привет.

В дверь заглянул Сухарев: телефон освободился. Все перешли в большую комнату. Жена Жанзакова подсела к журнальному столику, набрала восьмерку, подождала, затем принялась быстро накручивать диск.

— Занято! Очень странно…

— Ты быстро вращаешь диск, — заметила жена драматурга.