Теплый лед - страница 12

Всего-то и остается сказать «ул», а он не может. Подмоченные и просоленные ножны покоробились, ржавчина впилась в выступающие буквы надписи: «За царя и отечество». Командующий парадом тянет саблю и багровеет, тянет и желтеет, тянет и зеленеет, в третий раз начинает подавать команду, надеясь, что, может быть, крик придаст ему сил, но не получается ни команды, ни крика, а вместо них вырывается что-то похожее то ли на вздох, то ли на стон. Круп мышастой кобылы опускается, занимая обычное положение; цвет лампасов Папы Мартина блекнет; граждане еще больше вытягивают шеи. Не слышно призывных слов, заставляющих учащенно биться сердца: «Вперед, всегда вперед, где подвиги и слава!..» Фельдфебели из взвода музыкантов вдохнули по полкуба воздуха, маэстро поднял, призывая к вниманию, белую палочку. В ожидании начала игры у некоторых музыкантов, набравших много воздуха, глаза на лоб лезут… А меня распирает изнутри смех. Вот-вот лопну. Чтобы не выдать себя и не засмеяться, стараюсь смотреть по сторонам. И пока я так отвлекаю себя, оркестр начинает играть. Майор Панов марширует с оружием «на весу», подняв саблю вместе с ножнами. Темляк прыгает, эфес скрывает позеленевшее лицо. А что, если бы он был на коне, на своем жеребце Воине, который пугается звуков барабана? Что происходит, когда ездок, пытаясь вынуть из ножен заржавевшую саблю, забывает о лошади? Закусив удила и ничего не видя, она бросается с места в карьер, обезумев от грохота барабана…

Нет, нет! Все так и не так. Некоторые люди, когда им тяжело, зло шутят. Во время грозы молния, разрывающая темноту, освещает в нас как раз те пятна, которые нам больше всего хотелось бы спрятать от чужих глаз и забыть самим…

И я попал в такую вот грозу. Струи воды хлещут по натянутому брезенту. Вот это дождь! Льет как из ведра. И брезент отвечает жестяным дребезжанием. Дубняк, в котором замаскирован полевой пункт командования, прокисает от воды. Земля вокруг моей палатки тоже раскисла, стала, как мармелад. Стоит ступить на нее, как отпечатаются следы от сапог. В просвете между зеленью деревьев клубится серая масса: не то туман, не то муть какая-то. Где те годы, когда я еще был капитаном? Вернись они — и я снова ухватился бы за луку седла. Бистра понесла бы меня, осыпая кусты комьями грязи, вылетающими из-под копыт. А то приказал бы Минё подать гитару. Песни были веселые, одна другой веселей.

Да и какими могут быть песни молодого офицера, которого тревожит только один вопрос, до каких пор сигнал к сбору командного состава будет звучать так: «Гос-по-да»?.. За двадцать с лишним лет у меня было время задать себе и другие вопросы. След, оставленный на лбу фуражкой, уже давно сгладился. Натянутая палатка такого же защитного цвета, и гитара такая же, как и прежде, и капли дождя пощипывают ее струны, но в песне нет былого веселья…

Кто-то приказал кому-то — и моя фамилия появилась на стенке палатки, написанная тушью на картонке. Может быть, я не мог бы обмануть себя, но картонка напоминает мне, что в палатке только я, майор запаса Андонов. Мои товарищи, двадцатилетние капитаны, уже генералы. Я отдался дождю, чтобы он разбередил мои раны. А они готовят к наступлению большие контингенты войск, сложную технику. Их лица обветренны, на них здоровый румянец. Я их не спрашивал, но знаю, что засыпают они быстро и не видят никаких снов. В снах есть что-то болезненное, а они просыпаются свежими. Раньше, когда на вооружении имелись только тридцатимиллиметровые пушки, когда лошади еще были тягловой силой, мои товарищи приступили к созданию армии; меня же суета толкнула писать книги, все изменив в моей жизни. Сейчас они пригласили меня, чтобы вернуть что-нибудь из прошлого, когда мы все были вместе. А может, и для того, чтобы я что-то написал.

Это — люди широкой души. Нужны талоны в столовую для высших офицеров — пожалуйста! Парикмахерская — налево от главной аллеи. Вечером показывают «Поединок» по Куприну…

Лейтенант подает мне купоны и поднимает брезент, опущенный у входа в палатку.

— Подпоручик Ромашов, вы восхитительно молоды, — говорю я ему. — Только не садитесь в вагон первого класса международного поезда! Не верьте и двуличному поручику Назанскому. Вечером вместе пойдем в кино, и я объясню, почему ему не следует доверять. Я приехал сюда прямо из Варны, с пляжа, где все обнажено и видно, что не стоит выдумывать себе Александру Петровну и стрелять друг в друга…