Теплый лед - страница 18

. Во время вечерних молений муэдзины льют с минаретов молитвенные переливы «аллах ик-бер»; капитанши, как только где появится мужчина, выворачивают его голову вслед за собой.

И я буду жить среди тех, кто в сумерках запахивается лиловой накидкой и чьи шпоры звенят. Но пока на моем бедре еще висит тяжелый маузер в деревянной кобуре. Не хочется мне расставаться и с патронташем, в гнезда которого я сам натолкал автоматные патроны. Я сам сплел этот патронташ из парашютных строп, вешал его на еловую жердь, чтобы полюбоваться со стороны… Как можно расстаться со всем этим? Сейчас я военный комендант целой околии. Подумать только! Человек, у которого чрезвычайные полномочия, одно слово которого — закон. Бруно, секретарь областного комитета, вывел меня во двор бывшей гимназии, чтобы получше разглядеть меня на солнце, осмотрел через толстые стекла очков, сказал, что гожусь в коменданты, и я сел за дубовый стол.

Кабинет у меня большой, с венской вешалкой. На вешалке — мой маузер с портупеей. Два шестигранных столба подпирают дощатый потолок. Столбы окрашены в три цвета по спирали и очень красивы. На столе у меня звонок, такие обычно стоят перед судьями, когда рассматриваются гражданские дела! Его никелированная поверхность исклевана ржавой сыпью. Когда я звоню, в дверях вырастает один из новых милиционеров. На нем полицейские галифе для солидности, пиджак домотканого сукна подпоясан черным ремнем, вальтер тяжел, и ремень обвис на одну сторону. Милиционер постигает азы службы; от попытки стать «смирно» его тянет в сторону, он вот-вот упадет. Я чувствую, что краснею, мне нет и двадцати, а он человек пожилой и от излишнего усердия может упасть на пропитанные мастикой доски и осрамиться.

Арестованные лежат на голых тюфяках в столовой, превращенной в арестантскую. Они потребовали свидания со мной, высказав желание говорить только с интеллигентным человеком. Милиционеры осклабились:

— А мы что, не интеллигентные, мать вашу? Такие вы культурные, а не поняли, что вам ваши зады начали шептать, когда перешли с перин на голую солому!..

Мне приятно, и я смеюсь.

Что-то похожее на смех щекочет меня и изнутри. Нет особенных причин, а щекотка меня разбирает. Легко мне, ладно, и я впервые чувствую, что живу.

Не прошло и недели, как вошел я в свой родной город с четой[7]. Встретили меня на окраине города, у Чумного ореха. Когда-то, во время большой чумы, собрали люди с каждого двора по горсти очеса шерсти. Спряли очес, соткали полотнище, сшили рубаху, повесили ее на орех, и чума убежала…

Большое красное знамя заслонило Чумной орех. Стоя подле него, мама поднимала моего младшего брата, чтобы он увидел меня. Глаза ее были полны слез, но смеялись…

Сверстники уходят в армию, складывают в деревянные чемоданы полотенца и портянки. А я на реквизированном у агронома «веломото» пугаю кур. Я составляю списки конфискованного имущества, мучаюсь в попытках интеллигентно проводить допросы арестованных. Должен и я уйти в армию рядовым, но не хочется мне, ой как не хочется! Как это я вдруг сниму хромовые сапоги, сработанные мне в армейской сапожной мастерской по мерке; как переживу расставание с офицерской курткой! Сапоги скрипят, но я ступаю так, чтобы они скрипели еще сильнее. Сапожники, чтобы подошва откисла в желтках и скрипела, требуют у глупцов по три десятка яиц. Мои сапоги скрипят и без яиц. И куртка моя хороша: репсовое сукно, оливково-зеленый суконный воротник с петлицами, погоны кандидата в офицеры. Да, была и одна звездочка!

Приближается день, когда я должен встать из-за комендантского стола. Я потерял сон, пробуждаюсь беспричинно и не могу уловить, что меня будит. Но вот телефон с облупившимся государственным гербом вздрагивает. Сквозь попискивание улавливаю потусторонний голос капитана Терзиева. Это самый чудесный голос из всех, какие я когда-либо слышал.

Листья на грушах уже краснеют, голые яры в округе посветлели, светятся и белые дома Златограда…

Городской фельдшер бай Лазар приглашает меня на кофе. Я стал человеком, которого зовут на кофе! Сидим под акацией. Кофе нам приносят на начищенном до блеска латунном подносе. Стаканы, в которых подана холодная вода, запотели. Бай Лазар узнал, что меня производят в офицеры, и радуется. Я допиваю кофе, а он меня наставляет: