Терек - река бурная - страница 12

— Кончать с этим надо — и баста! Покуда дигорские „товарищи“ казаков из-под нас не вытягали, — зло и холодно бросил Михаил, словно бирюк клыками лязгнул.

Макушов в тревоге оглянулся на гостей. Но за гармоньей вряд ли кто расслышал Михаила. Не меняя тона, Халин продолжал:

— О том, как классовую распрю утопить в национальной, нам и нужно говорить, господа… О том прискорбном факте, что тлетворные идеи большевиков коснулись части казачества, в основном фронтовиков, и о том, что в нашей станице есть таковое, нам от себя скрывать не приходится, да и вредно… Сейчас всеми силами нам надо включаться в ту борьбу с большевистским душком, которая разворачивается под эгидой нашего войскового правительства и атамана нашего Михаила Александровича… Имею сообщить вам, господа, что почин большого дела уже сделан казаками Грозненской станицы; на прошлой неделе ими убит чеченский шейх Арсанов. Это вызвало хорошую реакцию у казачества всей Сунженской линии…

— Не совсем так, господин прапорщик, — снова прогудел Жменько. — Вы не сказали, что в ответ на убийство шейха чеченцы выжгли станицу Каханов-скую.

Наступила пауза, потом тихий гул возмущения пополз из-за фикусов.

— Как? Они уже жгут целые станицы!?

— И это наше правительство спускает проклятым башибузукам!

— Господа, потише, — властно одернул офицеров Халин. — Должен сообщить, что грозненцы пошли после этого на аулы… Сейчас под Гудермесом роются окопы… Я думаю, открытая всеобщая война против ингушей и чеченцев недалека… Я располагаю кое-какими сведениями о намерениях Моздокского военного Совета.

— Заодно и наших соседушек-осетинцев в их родимые горы запихнуть неплохо бы! — не удержавшись, выпалил Макушов и посмотрел на Халина. Но в зеленоватом взгляде того скользнула открытая насмешка. Поняв, что брякнул слишком сокровенное, Семен поспешил отойти от офицеров. Когда он, повертевшись среди других гостей, возвратился к фикусам, там говорили о слабости станичной власти, о ненадежности атамана Евтея Поповича, который слишком несговорчив, да и непонятлив, темен; шептались, что дружил Евтей когда-то с Василием Савицким… Сердце у Семена сладко екнуло от предчувствия удачи. Пьяно приплясывая, он кинулся заказывать гармонисту разудалую Наурскую.

Музыка перемешала все. Загремели стульями, столами, высвобождая место для танцев. Офицерам пришлось покинуть насиженный угол…

За полночь, охмелев изрядно, угорев от табачного дыма, от танцев, макушовские гости толпой вывалили на воздух, потянулись в сад.

В осеннем воздухе стояла тишь. Крупные звезды помигивали сквозь голые ветки, внизу глухо шумела Белая. Кое-кто из компании остался в саду, растянувшись на сухих листьях, остальные вслед за Халиным и Савицким двинулись к речке. Тут увидел кто-то, как из-под макушовского плетня, нависшего над самой водой, метнулась тень.

— Эй, рыбарь?! — крикнул Халин, ближе всех стоявший к плетню.

— Рыболов? Не шутишь?! — обрадовался кто-то. — Вот бы рыбки купить да на огонь сейчас… Уф, копалки-моталки!..

— Рыбарь! Есть улов? Продай!

Небольшой человеческий силуэт, рисовавшийся на фоне белых голышей, остановился, и звонкий мальчишеский голос с сильным осетинским акцентом крикнул над речкой:

— Не продайт! Сам кушат давай!

— Ах, гад, — осетиненок! — пораженный, вскрикнул Макушов.

— Лови его, ату! Рыбу хватай! Лови его, осетинскую морду! — закричали казаки на разные голоса, заулюлюкали. В ответ раздался шорох голышей под быстрыми босыми ногами. Никто и мигнуть не успел, как Михаил Савицкий рванул с пояса наган и с сиплым криком: „Стой, тварь!“ выстрелил вслед убегающему. Не смолкло еще эхо от выстрела, как пьяный хохот грохнул в саду, потряс осеннюю ночь.

…Возвращались с реки с песнями, шутками. Гуляли до рассвета.

В подвале пахло плесенью, гнилым камышом, к осклизлым стенам прилипали пальцы. Через дыру в заваленном камнями окне на сырой пол ложился треугольник солнечного света. Антон долго тупо глядел на это зыбкое пятно, сидя перед ним на корточках. Потом, привалившись спиной к стене, зажмурился. Он все еще не мог очнуться и разобраться в том, что же, наконец, произошло час назад? И он ли это сидит под замком в подвале атаманского дома?