Терриконы - страница 6

Однако мы не были бы пехотой, если бы наша армейская жизнь, жизнь странных и абсолютно невоенных людей, при этом поставленных страной на передний и очень холодный участок обороны, не была бы пронизана странностями. Да, тогда они казались нам вполне логичными - и только через много месяцев я пойму, как же нам постоянно везло. Как повезло и сейчас, потому что несколько дней назад на моей машине, дизельном Мерседесе-Вито, состоявшем в основном из ржавчины, мышей и разных колес, поломался стартер. Поэтому, в ожидании волонтерской посылки с этой штуковиной, мы просто не глушили бусик, он шелестел эти дни на холостом ходу возле второго блиндажа, с подложенными под колеса дровеняками, и пацаны залезали туда погреться, покурить и поболтать с семьей по телефону.

К вечеру третьего декабря две тысячи шестнадцатого года эта машина осталась единственной работающей у нас и, возможно, вообще на нашем участке лінії бойового зіткнення.

БОЦМАН, он же Георгий. "Серый" террикон в "серой зоне".

- ...вот нахера ты ее с собой таскаешь?

- Нравится.

- Все равно ж стрелять не будешь.

- Че это?

- Бля... совсем дурной, да?

- Рот закрой, веселый. Шо там?

- Ничего. Тусуются. Топят. Сцуко, холодно-то как.

Рядом с лежкой еще осенью отрыли маленький такой окопчик, глубиной сантиметров так тридцать, ну и шириной в полметра, не больше. Боцман называл его "могилкой" и страшенно не любил туда ложиться, хотя второй номер секрета мог по-честному позволить себе отдохнуть добрый час, а то и полтора. Сейчас, правда, точно лезть в "могилку" смысла не было никакого - ямка была засыпана снегом, а в снегу было холодно. Да везде было холодно, честно говоря.

Секрет был нужный, но нудный. Ночью в нем вообще смысла никакого не было, именно поэтому, наверное, Боцман и Жека ходили сюда на сутки весь сентябрь, октябрь и почти половину ноября, и только потом кому-то или в комендатуре, или в командовании батальона пришла в голову светлая мысль "а зачем?". Секрет перевели на "дневной стационар", но от этого он не стал веселее. Прийти поутру, раскатать каремат, лечь за два березовых ствола, лежащих друг на друге совершенно естественно, достать трубу - пятидесятикратку, высунуть окуляр между теми самыми стволами и. смотреть. Просто смотреть, до вечера, меняясь через каждые полчаса-час-полтора, как захочется.Нет, поначалу, осенью, когда здесь стояла семьдесят вторая бригада, Боцман честно старался внимательно наблюдать и что-то записывать. Даже Жеку, раздолбая, который уже и плиты из броника давно вытащил, заменив на куски утеплителя для труб, сумел настращать. Они менялись раз в полчаса и даже немного записывали наблюдения в толстый блокнот, еще довоенный, с фотографией Киева на обложке и надписями на украинском. Даже ручка, кстати, укропская была, обычная, шариковая, до сих пор продающаяся в Докучаевске в канцтоварах.

Только никому эти записи не были нужны. Совсем. Ротный брезгливо, двумя пальцами, брал листики с отметками типа "14:44 приех. джип зел. цвета номера не видн. Уехал в 18:05", делал бдительное лицо и относил их начальнику разведки батальона. Ронял на стол и молча уходил. Начальник разведки, худой и затянутый майор-россиянин, делал еще более бдительное лицо, на всякий случай читал нудную лекцию про бдительность и складывал листики в папку. Тоже, кстати, укропскую. Папку он складывал в стол, и комбат однажды попробовал ее почитать, но комбат тоже был из кадровых россиян, из какой-то то ли Псковской, то ли Кантемировской дивизии, и приехал "в командировку" отбыть свой год. Потому комбату было пофиг.

Вообще-то то, что командир батальона, как и еще несколько офицеров - кадровые российские военнослужащие, было типа как тайной. Хотя знали об этом все - комбат любил потянуть рюмку, а с каждым днем командования восьмым отдельным мотострелковым батальоном Первого армейского корпуса эта любовь все более крепла, выливаясь в пьяные изливания души, стрельбу по бутылкам и езду бухим по городу в попытке найти женское общество.

Женщины Докучаевска, а особенно молодые и симпатичные, вечерами из дому уже не выходили. Быстро научились - полтора месяца стояния в городе каких-то казаков не прошли даром, женщины тогда пропадали десятками, и теперь они привычно уже прятались после шести, ну а с комендантского часа, с десяти вечера - их точно было не увидеть.Женщины. мысли Боцмана перескочили на Надьку. Надька была... нет, поначалу Надя была ничего, но теперь... Надя была нормальной, но жизнь в прифронтовом городе одинокой бабы с сыном странно на нее повлияла. Боцман, приходя к Наде, все больше и больше замечал - прежде жизнерадостная, полноватая брюнетка-хохотушка превращается в угрюмую, изможденную женщину с постоянно отсутствующим взглядом. Как будто он, Георгий, стал ее тяготить. Хотя чего там тягостного - две недели на боевых, потом неделю дома и неделю у Надьки. Деньги, еда с пайков, да, небогато, но жить можно. Но Надя. Надя как будто потерялась в происходящем, погружаясь все больше и больше в себя. Даже секс, случавшийся все реже и реже, не приносил Боцману прежнего удовольствия, Надька привычно качалась на нем, но взгляд. взгляд был по-прежнему каким-то отрешенным. Как будто она постоянно думала про что-то другое, хотя о чем можно думать, живя в городе, у которого нет будущего? И даже если.