Территория бога. Пролом - страница 14

Так что же я такого сделал, что меня собираются убить? Оказалось, что ничего я сделать еще не успел. Потому что на следующий день раздался второй звонок.

— Не надо писать про убийство Идрисова, — посоветовал тот же хрипловатый голос.

Понятно, что звонили из автомата. Из автомата… А из чего стреляют, интересно? Наверное, из пистолета Стечкина, тоже автоматического. Нежданный советчик оказался человеком опытным, или умным, что не исключает первого, — знал, что разговор должен быть коротким. Да, разговор у них короткий.

Чтобы сильно не скучать, я начал развлекаться интеллектуальным разговором со Славой Речкаловым, молодым корреспондентом нашего отдела, тем самым, у которого на книжке до путча было тридцать рублей.

— Пойдем со мной в гости, — неожиданно для себя предложил я, — выпьем чего-нибудь, будет интересно…

— Я подозреваю, — ответил Слава.

— Зря подозреваешь, молокосос.

— Мне нельзя пить, — попытался извиниться он. — И молоко сосать тоже.

— Почему? — удивился я.

— Я начинаю учить женщин глупостям.

— Каким?

— Самым разнообразным.

— В гости ходят не только к женщинам. Кстати, о географии путешествий. Я тебя понимаю, ты человек духовный. Но с другой стороны, еженощное нравственное самосовершенствование может привести к импотенции. Ты знаешь, что такое импотенция?

— Знаю.

— Ты не знаешь, что такое импотенция. Ты читал об этом или слышал от старших, более опытных товарищей.

— Да я своим опытом любой покрою! — нагло улыбнулся Слава.

— Опыт не корова.

— Да ты не обижайся.

— Обижаются в твоем возрасте, а в моем делают выводы.

Я посмотрел на узковатое лицо Славы, и мне на миг показалось, что оно сделано из грузинского кожзаменителя. Да, молодость — это иллюзия бессмертия, вызванная полнотой чувств и отсутствием жизненного стажа в трудовой книжке.

Впрочем, что толку в этой самой художественной книжке? В редакции «ПН» я был похож на машину: портрет героя капиталистического труда — вперед; очередная забастовка на электротехническом заводе — полный вперед; убийство на улице возле городского морга — святое дело; а между делом — рекламные и заказные материалы всех уровней и направлений. Только газеты на тротуарах не продавал, и то потому, что бляхи не было. Правда, была бляха-муха, но маленькая, как зарплата корреспондента отдела социальных проблем. Больше всего этих проблем было у меня лично.

Надо ехать на Вишеру. В любом случае только там я найду концы, которые кто-то пытается спрятать в бурую воду согры. Движение нужно начинать с любой точки в пространстве и времени. В августе там уже бывает холодно, идут осенние дожди — в двухстах пятидесяти километрах севернее, между Красновишерским и Соликамским районами, проходит граница Среднего и Северного Урала. Когда в Перми минус двадцать, в Красновишерске — минус тридцать, в заповеднике — минус сорок. Случается, уже в конце августа Тулым наполовину покрыт снегом, торжественной попоной. Тамошние мужики ходят на лыжах до середины мая, а в церкви вообще не бывают. Они и так ежедневно пропадают в тайге, где кедровые колокольни, полные золотых орехов. Знал бы я тогда, что именно кедры завершат это расследование и сильно изменят мое мировоззрение…

Государственный природный заповедник «Вишерский» по площади, 2412 квадратных километров, занимает четвертое место в Европе. Это территория, о которой нельзя не мечтать, потому что здесь есть золото, алмазы, серебро, вольфрам, свинец, горный хрусталь, в том числе золотистый цитрин и дымчатый морион, фисташково-зеленовато-серый офиокальцит и цветные мраморы. Рассказывая мне все это, геолог Попов между прочим заметил, что строматолитовым мраморам мойвинской свиты около миллиарда лет. «Ну, это уже слишком! — возмутился я. — И за миллиард лет до них никто не добрался?!» — «Я, — ответил он, — а еще раньше, в XV веке, пелымские князья делали набеги на Пермь Великую из-за Уральских гор. Пока дружина князя Курбского не перешла в Азию по Вишере — судовой ратью. Что там было и чего не было! Давно все это началось, может, и миллиард годов прошел. А ты тут со своими статьями…»

Но разговор этот состоялся значительно позже осени девяносто седьмого.