Кто пошутил и пространство, как коврик, свернул
с нами внутри?
####################Дверь, участвуя в сговоре, лязгнет.
Наши слова – они значат не больше, чем дробь
камешков горной дорогой по днищу повозки.
Так – для сравненья – живые ступени метро
сами тебя передвинут из плоскости в плоскость.
Можно до боли обняться – останется пласт
жесткого воздуха, ясного и ледяного.
В пламени – хвост саламандры. Огонь не погас.
Все, что привычкой разъедено, кажется ново.
«И тогда я вышла в этот дождь…»
И тогда я вышла в этот дождь,
чтобы принести на стеблях капли.
В изжелта-табачном вздохе спальни
были сожаление и злость.
Ворох лепестков нарушил ток
мягкого, тягучего, сенного.
Нервно передернулась дорога
к станции. А солнечный желток
все скрывался в дымке-скорлупе.
От земли дрожал черничный запах.
Влажные нарциссы, словно запань,
преграждали путь к твоей руке.
«Присела на край кровати…»
Присела на край кровати.
Безмятежно и просто.
Дождь виноват. Эти капли
на смуглой коже.
Лесной цветок в бутылке из-под бальзама.
Птицы молчат.
Паук зашивает угол.
Светает.
Дремлет черная кошка на крыше сарая.
Лужица ожиданья.
Ветер стихает.
«И снова будут шорохи дождя…»
И снова будут шорохи дождя
и силуэт в заплаканном окне,
и женщина другая, уходя,
вдруг обернется – память обо мне.
Помедлит на пороге: с кем, когда
уже случалось? Камушком с горы…
Как будто в незнакомых городах
идешь через знакомые дворы.
«Честное слово, там что-то еще происходит!..»
Честное слово, там что-то еще происходит!
Но, кроме солнца, заведомо неразличимо.
Нет перемены важней перемены погоды:
что мне обуть, если вдруг сапоги не починят?
Люди весной примитивней разбуженных почек:
тянутся книзу глазами, а небо-то – сверху!
В графике лиц узнаваем навязчивый почерк
Города – мастера сжатых домами проспектов.
Но под асфальтом чухонское дрогнет болото,
свеже-зеленою шкурой пустырь прорастает.
Что купола… Воробьиного хватит полета,
Чтобы увидеть – жизнь наступает!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО "Литрес".