Тетрадь кающегося грешника / Составитель Борисов В. И. - страница 14

(1 Кор.2:9), — мы спрашиваем о покое? Так мы более их жалки и слабы! Что говоришь ты, человек? Ты намереваешься идти на небо и получить там царство, и — спрашиваешь, нет ли какой трудности на этом пути и в этом путешествии, не стыдишься, не краснеешь и не бежишь скрыться под землею? Хотя бы там были все человеческия бедствия, злословия, обиды, безчестия, клеветы, меч, огонь, железо, звери, потопления, голод, болезнь, и вообще все беды, какия случаются в жизни от начала доселе, ужели ты не посмеешься, скажи мне, и не презришь все это? Даже подумаешь ли об этом? Что было бы глупее, ниже и жалче такой души? Объятому желанием небеснаго не должно, не говорю — искать покоя телеснаго, но и наслаждаться им, когда он имеется. Не странно ли, что, тогда как любящие нечистою любовию так всецело предаются своим возлюбленным, что кроме их и пребывания с ними, не находят ничего приятнаго в других удовольствиях настоящей жизни, как ни много их, мы, объятые не какою-либо нечистою, но самою возвышенною любовию, не только не пренебрегаем покоем, когда его имеем но еще ищем, когда его нет?

7. Никем еще, возлюбленный, не овладело желание небесных благ, как следовало бы овладеть; иначе он почел бы тению и посмешищем все то, что теперь кажется трудным. Так, кто увлекается настоящим, тот никогда не удостоится увидеть будущия блага; а кто презирает здешнее и все считает не лучше тени и сновидения, тот скоро получит те великия и духовныя блага. И если у кого действительно будет это благое настроение, то оно окажет такую же силу, как огонь в терновнике; и хотя бы такого человека угнетало множество зол, хотя бы опутывали его многия верви грехов, хотя бы сильно горел в нем пламень похоти и окружало его великое смятение житейских дел, это желание небесных благ, как бы крепким бичем, совершенно разсеет все такое и удалить от души. Как легкая пыль не может устоять против напора сильнаго ветра, так и множество нечистых пожеланий не может выдержать устремившейся против них силы сокрушения, но исчезает и разсеевается скорее всякой пыли и дыма. Если плотская любовь так порабощает душу, что отвлекает ее от всего и подчиняет влиянию одной возлюбленной, то чего не сделает любовь ко Христу и страх быть отлученным от Него? Как трудно и даже невозможно смешать огонь с водою, так, думаю, невозможно совместить наслаждение земными благами с сокрушением; потому что они противоположны и взаимно исключают друг друга. Одно есть мать слез и трезвенности, а другое — смеха и неумеренности; одно делает душу легкою и окрыленною, а другое приводит ее в состояние тяжелейшее всякаго свинца. И это я попытаюсь доказать не моими словами, но — того, кто сам был объят этою прекрасною любовию. Кто же это такой? Пламенный любитель Христа, Павел, который так был уязвлен этою любовию, что даже стенал о замедлении и продолжительности здешняго странствования: ибо сущии в теле сем, говорит он, воздыхаем (2 Кор.5:4); однако готов был и желал еще оставаться здесь для Христа: а еже пребывати мне во плоти, говорит он, нужнейше есть вас ради (Флп.1:24), то есть, для того, чтобы распространилась вера во Христа. Поэтому он переносил и голод, и жажду, и наготу, и узы, и опасности смерти, и морския путешествия, и кораблекрушения, и все прочия беды, им самим исчисленныя; и не только не тяготился ими, но еще радовался, а причиною тому была любовь Христова. Потому он и говорил: во всех сих препобеждаем за возлюбльшаго ны (Рим.8:37). И не удивляйся этому: если любовь человеческая часто побуждала решаться на смерть, то чего не сделает любовь Христова? Какой не облегчить трудности? Так и ему все было легко, потому что он взирал только на возлюбленнаго Христа, и для Него все терпеть считал выше всякаго удовольствия и наслаждения, что и действительно так. Он даже и не думал, что он находится на земле, в настоящей жизни, и обращается с людьми; но как будто уже имел небесный жребий, обитал с ангелами, получил царство и наслаждался (созерцанием Бога) лицем к лицу, потому презирал и радости и горести настоящей жизни, и нисколько не заботился о покое, котораго мы ищем постоянно, но восклицал так: